Потянулась к его ладони, пальцы замерли, не коснувшись.
— Зачем тебе тепло? Разве холод ощущать можешь?
Дух ледяной из меня почти всю жизнь с теплом вытянул, и хозяин льда той же монетой расплатиться требовал.
— Почти никогда, — слегка головой качнул, — а вот тепло человеческое взять могу.
Поднял свободную руку, и пальцы холодные по моему горлу пробежались, легонько так, но озноб охватил. Сдавило, закололо аккурат там, где солнечное сплетение, и не вдохнуть полной грудью, не выдохнуть. Давит и давит до темноты в глазах. И вроде, когда не сопротивляешься, даже дыхание выровнять можно, но как же тягостно. Он не морозил, он просто давил, давил и колол… Убрал пальцы, и мигом тепло хлынуло, смыло душащий холод, согрело, дало вдохнуть.
— Почувствовала?
Еще как почувствовала. Мигом захотелось от ледяного этого поскорее подальше убраться.
— Что же, больше некому теплом поделиться? Никто целовать не рискует?
Засмеялся. И удивил меня этим больше некуда. Не ожидала, что такой, как он, про смех хотя бы слышал.
— Меня не рискуют, — ответил. — Мигом в лед обратятся.
Вот после этих слов я все же попятилась.
— Чего испугалась, чародейка? Или ты человек, чтобы от прикосновения моих губ заледенеть?
— И вовсе я тебя не боюсь.
А глаза отвела, потому что врала безбожно. Еще как боялась. И целовать его страшно было. Понятно, что тепло свое желанное он при любом моем выборе получал, но при таком-то куске льда вместо сердца надолго ему вряд ли хватало. Только очень жаль было дара, еще жальче сестру. Вот и стала себя подбадривать как могла. Невелика беда, что позабыть не смогу. Разве прежде ни с кем поцелуи на вкус не пробовала? Было ведь и не по принуждению вовсе. Вот и сравню, как хозяин льда поцеловать может. Такой глыбе ледяной меня уж точно удивить нечем. Зачем ему только добровольное согласие нужно? Дух, не спрашивая, тепло через губы вытягивал. Или в таком случае у тепла вкус иной? Или действует дольше? А может, насильно отнятое в груди не согреет, тяжесть не снимет?
Зажмуриться хотелось — страсть! Но я решилась, протянула руку и взяла зеленую снежинку. Сжала пальцы, а она растаяла, прочие же и вовсе исчезли.
— Как тебя целовать-то? — пробурчала ему, так спокойно наблюдавшему мой выбор. — На пенек забраться или…
Еще вопрос закончить не успела, а он подхватил меня за талию, поднял выше, и под ногами точно пенек из снега соткался ровно той высоты, чтобы мне не приходилось на носочки вставать и изо всех сил вверх тянуться.
Сердце в груди бухало от беспокойства, и я внутренне на себя прикрикнула. Вот же развела страхи! Поцеловать его быстренько и не встречаться никогда больше. В иной раз точно не позову.
— А ты много тепла заберешь?
И все же не могла с собой ничего поделать, тянула время.
— Сколько отдашь.
— Могу совсем чуть-чуть?
Улыбка в ответ.
— Когда прервешь поцелуй, тогда и я закончу силу брать.
Еще и от меня все зависело. Уж больно выбор простой. Удивительно, как он его в один ряд с теми двумя поставил. Странно и немного подозрительно. Ведь в первом случае говорил, что позабуду, нормальной жизнью заживу, может, стоило… А впрочем, выбор я уже сделала. Довольно метаться.
Взять себя в руки и… точнее, лицо его в руки взять и чуточку приблизиться. И не так страшно. Истинная правда. Честное слово.
И все ж я зажмурилась, когда, обхватив ладонями его скулы, потянулась к губам. Главное, в холод прозрачных глаз не вглядываться, чтобы совсем не напугаться, а проще представить себе, будто кого иного целую. Нравился мне один парень по соседству.
Коснулась. Коснувшись, вдруг поняла, что вовсе не холодные его губы, не ледяные и даже не твердые. Мягкие, теплые. Они дрогнули под моими. Не сразу, чуть помедлив, но отозвались. Я, признаться, хотела быстро со всем покончить, ощутив, что тепло уходит, поцелуй разорвать, но замешкалась. Не поняла почему. Больно удивилась, видимо, ответу. Нахлынуло что-то, как будто чувства чужие, словно тоска по тому, чего не дано изведать и даже вспомнить. По теплу, не силой вырванному, а дарованному. По простому и настоящему.
Мне представлялось, его волосы должны и на ощупь точно снег быть, а оказалось, вовсе не хрустели они под пальцами, стелились в ладонях мягкими прядями. И постепенно подобно ветерку над ржаным полем, который один за другим клонит к земле солнечные колосья, рождая из них плавную волну, так в груди моей сперва коснулось ласковым теплом, поднялось к горлу, перекатилось по языку и выпито оказалось. Прошлось горячим мазком по его губам, дотянулось до широкой груди, растапливая лед, снимая тяжесть. И ощутила я, как подался он ближе и руки крепче вокруг меня сжались.
А потом тот ветерок ласковый, который сперва лишь легонько касался, мощь набрал. Закружил, завертел, и снег вокруг нас свил в тугой вихрь, и смешалась сила: моя огненная, внезапно рванувшая вперед, точно в отчаянном броске, и его ледяная, не сдерживаемая крепкой рукой, неподвластная больше контролю. Схлестнулись они и вдруг сошлись в безумном поцелуе. Зажгли огонь ледяной. Разгорелся он, взметнулся высоко-высоко, выше вековых сосен. И нас обоих жег, оплавлял.
Холод может обжечь, как и пламя, в этом похожи они. А потому не отпрянули силы, сплелись воедино, еще крепче притянув друг к другу тела.
Это я должна была оттолкнуть. Мне следовало расплатиться за спасение. Нужно было только отдать толику тепла…
Я смеяться пыталась, сравнить думала с тем, что прежде поцелуями называла, а теперь вовсе понять не могла, целовал ли кто по-настоящему хоть когда-нибудь. Казалось, прежде ничего подобного не знала, раньше вовсе чувствовать не умела. Как разорвать, если не вспомнила даже, что должна это сделать?
Не покачнись я на своем пеньке, так бы и умерла от этого поцелуя. Но подвели ноги, ослабли. Я бы и удержалась, конечно, за такие широкие плечи грех не удержаться, но стоило покачнуться, как хозяин льда мигом почувствовал и отклонился. Снег под ногами такой твердый и надежный вдруг рыхлым стал, и опустил меня Сердце Стужи на землю, вот так разом и опустил, только ладони мои горячие по его груди скользнули. И ведь не желала я силу призывать и не помышляла даже. Что говорить, если толком ей не владела, не знала, как умеет дар против воли выплескиваться. Но когда очутились ладони мои напротив холодного сердца, весь огонь к рукам прихлынул, одним мощным рывком точно ударил, как будто в отличие от меня ощущал, что вот сюда ему проникнуть нужно, разбить, расплавить средоточие чужой магии. Вспыхнули ладони ярко сине-красным пламенем, и Бренн покачнулся, на шаг отступил. А я на снег стекла, как вода талая. Вовсе сил не осталось. Я тепло отдала с поцелуем, а после весь огонь, что внутри был, от ответа Сердца Стужи взметнулся в душе, в тело напротив перетек.
— Чародейка, — негромко хозяин льда произнес. Негромко, но отчетливо так, точно изо всех сил сдерживался и цедил потому сквозь зубы. Словно я враг, и не было только что волшебства, и сосны кругом в ледяном огне не горели.
