— Отойди и не загораживай мне солнце, — улыбнулась Мирослава.
— Что вы сказали? — испуганно переспросил он.
— Это не я, а Диоген Синопский сказал Александру Македонскому.
— Я не понимаю, — продолжал он переступать с ноги на ногу.
— Чего же здесь непонятного, сядьте напротив меня, так нам удобнее будет разговаривать.
— Ах да, простите. — Виталий осторожно опустился на краешек кресла напротив.
— Я могу называть вас по имени? — спросила Мирослава.
Он быстро закивал в ответ, напоминая всем своим видом китайского болванчика.
— Виталий, вы знаете, что случилось с вашим другом Олегом Коршуновым?
В ответ снова частые кивки.
— Знаете вы и о том, что ведется следствие по делу?
Один не слишком уверенный кивок.
«Уж не лишился ли он дара речи», — озадаченно подумала Мирослава, которую кивания Ромашова уже стали напрягать.
— Представитель матери вашего друга нанял меня в помощь полиции, — и, не выдержав, добавила: — Виталий, перестаньте кивать и ответьте — вы меня слышите или нет?
Он облизал пересохшие губы и выдавил из себя:
— Да, слышу.
— Прекрасно, двигаемся дальше. Вы можете мне что-нибудь сообщить об этом деле?
— Нет, — слишком быстро ответил он, — я же там не был!
— Вы хотите сказать, — уточнила она, — что никогда не были в съемной квартире Олега Коршунова?
— Нет, в съемной квартире Олега я был много раз. Я хотел сказать, что не был тогда, когда… — Ромашов замялся и с трудом договорил. — Когда все это происходило.
— А с вами самим ничего подобного не случилось? — спросила Мирослава, не сводя глаз с его лица, залившегося краской.
— Нет, никогда, — ответил он так же поспешно.
— Может быть, вам угрожали? Например, по телефону?
— Нет.
— А у вас есть предположения, кто мог проникнуть в квартиру к Олегу и сотворить с ним подобное?
— Какие у меня могут быть предположения?! Я ничего не знаю! — В его голосе Мирославе послышалось отчаяние.
«С чего бы это, — подумала она, — напуган или что-то скрывает?»
Она не сводила с него пристального взгляда.
— Я правда-правда, ничего не знаю, — заверил ее он горячо.
— А в вашем прошлом ничего не было такого, что могло бы навлечь эту беду?
— В моем?!
— Я имею в виду в вашем совместном прошлом. Вы же были неразлучными друзьями с Олегом?
— Да, я, Олег и Паша вместе росли и в одну школу ходили.
— И вот в школе не было никаких происшествий?
— Были, как у всех, — добавил он, — мелкие драки, иногда уроки пропускали и тому подобное.
Волгина посмотрела на его сцепленные в замок и прижатые к груди руки.
— Мне искренне жаль, — сказала она, поднимаясь, — что вы не захотели мне помочь.
— Да, я с удовольствием, если бы только мог. — Виталий явно обрадовался ее предстоящему уходу.
— Ну что ж, я оставлю вам свою визитку, если что-то вспомните, позвоните.
— Оставляйте, конечно.
Ромашов проводил ее до двери, пожелал удачи и защелкал несколькими замками, точно отгораживаясь от всех вопросов детектива, и, может быть, вообще от всего остального мира.
Мирослава сделала шаг, второй и затаила дыхание, она отчетливо расслышала чье-то осторожное покашливание за дверью напротив, а потом крадущиеся шаги.
— Ясно, кто-то подглядывал и подслушивал. Из этого можно попытаться извлечь пользу…
Она не торопясь спустилась по лестнице и не спеша направилась к арке.
Мирослава ни разу не оглянулась, так как была уверена в том, что Ромашов смотрит ей вслед в окно.
— Сема, он сильно нервничает. Неспроста это. Давай намного подождем, — проговорила она, садясь в машину.
Через несколько минут из подъезда выбежал Ромашов. Он посмотрел по сторонам и помчался дальше.
— Давай за ним потихоньку.
Виталий подбежал к телефону-автомату и снял трубку. Снова боязливо огляделся, но, не заметив ничего подозрительного, стал крутить диск.
— Да, номер нам не рассмотреть, — вздохнула Мирослава, — а разговор, по-видимому, важный, иначе он бы с сотового позвонил.
— Как вы думаете, кому он звонит?
— Тому, кто напрямую связан с этим делом. Предупреждает обо мне.
— Не может же он насильницам звонить?! — вырвалось у водителя.
Мирослава пожала плечами.
— Нет! Это нелогично! — не мог успокоиться Семен.
— Знаете, Сема, у психологов есть такой термин — синдром жертвы. И обозначает он взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и преступником.
— Нет, ни за что я не поверю, что мужик может до этого опуститься. И не уговаривайте меня!
— Разве я уговариваю тебя, Сема? — усмехнулась Мирослава: — Просто объясняю, как это бывает.
Ромашов тем временем повесил трубку и вернулся в свой подъезд. Теперь он уже не торопился и не озирался по сторонам.
— Дело, по-видимому, сделано, — задумчиво произнесла Мирослава.
— И не скажет ведь гад эдакий, кому он звонил, — выругался Семен.
— Не скажет… — согласилась Мирослава, — но знаешь, кто лучший осведомитель детективов?
— Кто? — Водитель всем корпусом повернулся к детективу.
— Любопытные соседи, точнее, соседки, мающиеся от безделья.
— И где мы их возьмем?
— Подозреваю, что именно такая дамочка живет в квартире напротив Ромашова.
— Вы уверены?
— Есть у меня такое предположение, но сейчас мы это уточним.
— Как?
— Где у них тут, интересно, домоуправление?
— Да вон в том доме.
— Езжайте туда.
Когда Семен остановил машину, Волгина вышла из салона и скрылась за дверью подъезда. Вернулась Мирослава через полчаса с довольной улыбкой на лице.
— Ну как? — спросил Семен.
— Порядок. Проживает там некая Екатерина Ивановна Тимагина. Шестидесяти двух лет от роду, пенсионерка.
— Как вам это удалось? — Семен бросил на Волгину восхищенный взгляд.
— Я показала свое удостоверение детектива.
— И они так легко раскрыли секреты частному детективу? — недоверчиво спросил Семен.
— Скорее всего раньше им не доводилось общаться с частными детективами, — загадочно улыбнулась она.
