— Вы не боитесь быть следующим?
— Нет, — уверенно ответил он.
— Ну, что ж, счастливо оставаться. — Мирослава поднялась и направилась к выходу.
У двери прислушалась. Виталий не спешил закрывать за ней дверь, поэтому она просто захлопнула ее.
— Дело ясное, что дело темное, — пробормотала она сама себе, выходя из подъезда.
На крыльце Мирослава нос к носу столкнулась со следователем.
— Добрый день, Мирослава Игоревна, — усмехнулся Рябинкин.
— Неужто добрый? Впрочем, здравствуйте, Сергей Викторович.
— Вы от Ромашова?
— От него. А вы к нему?
Он кивнул.
— Желаю удачи!
Но Рябинкин не вошел в подъезд, а спустился вместе с ней на тротуар.
— Куда направили стопы? — спросил он.
— Куда глаза глядят.
— Я, пожалуй, составлю вам компанию.
— С чего бы это?
— Ну, после вас идти к Ромашову не имеет смысла, так что я бы с удовольствием послушал, какие выводы вы сделали, поговорив с ним?
Мирослава посмотрела на следователя, подумала минуту и кивнула:
— Хорошо, но разговаривать с вами на ходу я не стану. Нужно найти какой-нибудь скверик…
— Я как раз знаю одно такое местечко, — он подхватил ее под руку, — там уютно, и в это время безлюдно.
Они молча прошли быстрым шагом два квартала.
«Интересно, куда это он меня тащит, не в Тридесятое ли королевство», — подумала Мирослава.
Наконец они свернули за угол и оказались в небольшом скверике, густо заросшем деревьями и кустарниками.
Отпустив ее руку, Рябинкин пошел по узкой тропинке. Мирослава последовала за ним, гадая, куда это ее притащил местный Сусанин.
— Ну, вот мы и пришли, — раздался голос следователя.
Перед глазами Мирославы предстала старинная беседка, построенная не позднее XIX века и вся увитая красными листьями девичьего винограда.
— Что это? — спросила она.
— Это местная достопримечательность, — ответил Рябинкин, — так называемая беседка влюбленных.
— В таком случае, — хмыкнула Мирослава, — нам она точно подойдет.
— Зря иронизируете, — обиделся следователь, — нам здесь никто не помешает.
— В вашем городе перевелись влюбленные? — не смогла удержать улыбки Мирослава.
— Никуда они не перевелись, — парировал Рябинкин, — просто наши влюбленные днем в будни учатся и работают, а не бьют баклуши, как там во всяких губернских столицах.
— Ладно, — примирительно сказала Волгина, — я не хотела вас обидеть.
— Вы и не обидели. Я вообще по натуре человек не обидчивый. Может, слыхали, что на обиженных воду возят?
— Как же не слыхать, слыхала, — улыбнулась Мирослава.
— Я понимаю, — проговорил Рябинкин, — вы девушка молодая, красивая и, наверное, предпочли бы кафе?
— На работе я, Сергей Викторович, не девушка, а детектив.
— Ну, вот и ладно, — сказал он, входя в беседку и стряхивая со скамьи нападавшие листья.
Мирослава села рядом с ним и почувствовала, что атмосфера старинной беседки, тихий шум листвы и пряный аромат действуют на нее умиротворяюще.
— А теперь расскажите мне, что вам удалось узнать от Ромашова, — тихо попросил следователь, точно опасаясь разрушить хрупкую гармонию.
— Начать, наверное, надо с речи соседа Семакина. Он сказал, что видел трех девиц, звонивших в квартиру Павла.
— Но это было несколько месяцев назад.
— Да и именно тогда скончался Коршунов по известным вам причинам.
— Значит, вы думаете, что они и Семакина того?
— И Семакина, и Ромашова, — кивнула Мирослава.
— Но Ромашов жив и здоров, а Семакин не умер в постели, а выбросился из окна.
— Возможно, его начали запугивать, и он не выдержал психологического прессинга.
— А Ромашов?
— Именно тогда у Виталика появилась таинственная возлюбленная. И при этом он тщательно скрывает сам факт своей любовной связи.
— Вы что ж, думаете, — глаза Рябинкина полезли на лоб, — что он встречается с одной из тех?!
— Я в этом почти уверена.
— Но простите! Это невероятно!
— Сергей Викторович, сколько, должно быть, в вашей практике было невероятного.
— Хорошо, допустим. Но не ясно, с чего началась вся эта история. Может быть, ниточка все-таки ведет к «Милому другу»?
— Нет, скорее всего заведение госпожи Ветровой не имеет к этому делу никакого отношения.
— Вы что-то знаете?
— Когда Олег, Паша и Виталий еще учились в школе, они оказались замешаны в групповом изнасиловании некой Анны Полянской.
— Было заведено дело?
— Не знаю. Если и было, то его уничтожили, спрятав концы в воду.
— То есть?
— То есть мать Олега Елена Павловна Коршунова заплатила всем, кому надо, отмазав сына, а заодно и его приятелей.
— Откуда у вас эти сведения? — нахмурился следователь.
— Источники информации я вам, Сергей Викторович, не назову.
— Черт возьми!
— Довольствуйтесь тем, что я вам сказала или ищите сами.
— И поищем, — проворчал он. — А теперь расскажите, что вам поведал Ромашов.
— А, вот Ромашов мне как раз ничего не поведал. Он утверждает, что никакой любовницы у него нет, никакая троица к нему весенней ночью не врывалась и насилия над ним не учиняла.
— Вероятно, мне придется его допросить более пристрастно.
— Не утруждайтесь, Сергей Викторович.
— Это еще почему?
— Любовь у Виталия. И он будет стоять насмерть.
— Но любовь любовью, а…
— Вам этого не понять.
— Это еще почему? У меня что, любви не было, что ли?
— В том-то и дело, что была и, может быть, даже не одна и не две, — усмехнулась Мирослава.
— Что-то я вас не пойму…
— Там получилось по жизни, что у Ромашова до этого случая любви не было ни одной, и он уверен, что больше и не будет.
— Но почему?
— Вероятно, что-то с потенцией, — пожала плечами Мирослава.
— А как же с этой?
— Ей как-то удалось его расшевелить, и именно поэтому он по-собачьи ей предан.
— Занимательный случай…
— Весьма, — согласилась Мирослава.
