Она кивнула.
— Кстати, — заговорил Морис, — звонил Шура и просил передать, что подъедет часов в девять.
— Хорошо.
— В какой-то мере пение соловья пока может наш Шура заменить, — невинно обронил Миндаугас.
Наполеонов неплохо играл на гитаре, сочинял песни и сам их напевал. Морису нравилось.
А Мирослава, как догадывался Миндаугас, от исполнения Шуры была в восторге.
Мирослава рассмеялась:
— Значит, лес отменяется?
— Ничего подобного, в лес мы поедем гулять и любоваться красками осени.
— Звучит романтично… — Легкая ирония, прозвучавшая в ее голосе, задела Мориса за живое.
— Свой внутренний мир нужно обязательно подпитывать красотой, — заметил он серьезно, — иначе он поблекнет и жизнь станет пресной.
— Это открыли английские ученые?
— Нет, это открыл я.
— Ну, если ты, то я согласна сходить в лес, — улыбнулась Мирослава.
Шура прибыл ровно в девять вечера, завел машину во двор и, войдя в дом, сразу направился на кухню. Втянул острым носом воздух:
— Вкусно пахнет! Что у нас сегодня на ужин?
— Запеченная с овощами камбала, жареный картофель, салат из фруктов, пирог с яблоками и твой любимый чай.
— Тогда я по-быстрому умоюсь, вы без меня не начинайте!
Мирослава фыркнула, а Морис отвернулся на миг, пряча улыбку.
Шура, благоухающий лавандовым мылом, явился через десять минут, поправил свои коротко остриженные волосы с рыжеватым оттенком, и на полном серьезе заявил:
— Я готов.
Они уселись за стол и, пока ели, мило болтали ни о чем. После чая Шура посмотрел на Мирославу своими зеленовато-коричневыми глазами мудрого лиса, и сообщил:
— Я вообще-то сегодня по делу.
Мирослава ответила ему вопросительным взглядом.
— В общем, один мой хороший знакомый попросил помочь, и я, Слава, рассчитываю на тебя.
— На меня?!
— Я сейчас все по порядку расскажу.
— Рассказывай…
Но рассказывать Шуре особо было нечего. Он изложил все, что услышал от Трофимова, упомянул о хорошем гонораре, о том, что про крестную Богдана ему ничего не известно, но Трофимовы — люди небедные.
— Дело и впрямь меня заинтересовало, — ответила Мирослава задумчиво, — но, как я понимаю, раскрывать его придется в Н-ске?
— Увы, — развел руками Шура, заметив краем глаза, как тень недовольства скользнула по лицу Мориса.
«Ничего, не маленький, переживет, — подумал Шура, — можно подумать, Мирослава в первый раз из города уезжает».
Мирослава тем временем взяла на руки тершегося о ее ноги Дона и уткнулась носом в его пушистую, мягкую шерсть.
— Тебе надо подумать? — осторожно спросил Шура.
— Секундочку…
Наполеонов кивнул и взял с тарелки еще один кусок пирога.
Морис долил чай в его чашку.
— Пожалуй, я возьмусь за это дело.
— Ну, вот и ладушки, — обрадовался Шура.
— А этот Н-ск далеко от нас? — печально спросил Морис.
— Нет, недалеко, — ответил Шура, — на машине часа два, на электричке еще быстрее.
— И никому не известно, насколько расследование затянется, — проговорил Морис.
— Это никогда не известно, — согласился Шура, — но ты, викинг, не вешай нос. Соскучишься, съездишь в гости к своей ненаглядной работодательнице.
Морис молнией метнул в Шуру свой ставший стальным взгляд.
— Убил! — Шура притворно схватился руками за левую сторону груди и стал сползать со стула.
— Шура, — произнесла укоризненно Мирослава.
— Мне теперь может помочь только кусочек торта «Наполеон», — жалобно проговорил Наполеонов.
— Нет его.
— Как это нет?! — возмутился Шура, подпрыгнув на стуле и изображая Карлсона, лишенного последней банки варенья, чем вызвал недовольство Дона, начавшего постукивать своим роскошным хвостом.
Мирослава ласково погладила кота:
— Ну, не сердись, ты же знаешь, наш Шура любит дурачиться.
Наполеонов вздохнул:
— Никакого сочувствия к трудящимся. Между прочим, у меня рабочий день ненормированный…
— Трудящийся, звони своему приятелю, пусть подъедет, нужно все обговорить.
Наполеонов вытащил из кармана телефон и набрал номер Трофимова. Назначил ему встречу с Мирославой на десять утра и объяснил, как добраться до ее дома.
Мирослава распахнула окно, прохладный воздух полился на кухню.
— Даже не верится, что уже октябрь, — произнесла она, — ночи еще не холодные, а какие огромные в небе звезды, точно яблоки.
От яблок и звезд на Мирославу повеяло Украиной, и она загрустила, вспомнив о брате Викторе.
Когда-то в детстве они часто ездили летом к его украинской бабушке под Полтаву… И там были такие яблоки и такие звезды!
— Ты чего? — встревожился Шура.
— Ничего, просто задумалась…
— А мы в лес собирались… — проговорил Морис.
— За грибами? — оживился Шура.
— Почему сразу за грибами? Просто погулять. Красиво ведь…
— Да, ты прав, красиво. Мы, горожане, теперь почти и не бываем на природе. Хорошо, что вы, ребята, в коттедже живете, сад у вас, озеро. Я хотя бы здесь свежим воздухом дышу. А то все один смог да выхлопные газы.
— Шура, спой, пожалуйста, — попросила Мирослава.
— Про грибы?
— Про что хочешь. — Она вышла из кухни и через несколько минут вернулась с гитарой.
Шура взял в руки инструмент, пробежал пальцами по струнам и объявил:
— Песня про грибы. В некотором роде…
Через минуту Шура запел приятным баритоном:
— Ах, если бы, да кабы,
Все ходили по грибы…
Я вот тоже в лес ходил,
И в лесу том наследил,
Я в лесу том заблудился,
В жену лешего влюбился,
Ночь провел наедине.
И так стало тошно мне!
А на днях в окошко глянул,
Думал, показалось спьяну! —
Светит над окном луна!
Под окном стоит Она!
В волосах ее листва,
А в руках младенцы. Два!
И сказала мне: «Твои».
И на память о любви,
Без упреков, без затей
Мне оставила детей.
Жить мне стало интересней,
И теперь пою я песни.
Только в лес я ни ногой!
Вреден запах мне грибной!
Когда Шура перестал петь, Мирослава поднялась, обняла его за плечи и чмокнула в макушку:
