Я усмехнулся ее вечной практичности, которая была направлена на создание абсолютного минимума телодвижений для нее самой. Никогда не делай того, что можно перепоручить другим.
– А дневник его нужно изучить, потому что этот Алексей Шляпник все-таки каким-то образом оказался в поле событий, мало того, почему-то воспринимает их как произошедшие с ним самим. Это очень подозрительно.
До нашего отъезда благодаря котику Филе я сумел прочитать только самое начало истории.
Игорь сегодня спросил, не еврей ли я. Почему-то если что-то выдающееся во внешности, то сразу еврей. В моем роду каждый норовил взять в супруги инородца, а желательно еще и иноверца. Есть и русские, и татары, и турки, и поляки, и финны, и евреи, и немцы и даже какой-то англичанин, говорят, мимо пробегал, оставив в наследство будущим поколениям длинный узкий подбородок и рыжие кудри. Наверное, англичанин тоже был из наших и имел в своей родне пару-тройку ирландцев.
У нас в группе девушек и парней поровну: пятнадцать и пятнадцать. Все вольные художники и гении. Во всяком случае, так говорит о себе каждый. А кто не говорит, тот думает. Пока присматриваюсь, но сразу ясно – контингент непростой. В основном все самарцы. Из парней в общаге живет пятеро, включая меня. Из девушек кто-то тоже живет в общаге, это в соседнем корпусе. Кажется, Валя. Мы пока не настолько близко знакомы с женским корпусом.
Есть две блатные подружайки: Лена и Изольда. Изольда – сплошное недоразумение. Челка стоит, как крыло у истребителя, лосины, куртка джинсовая, юбка с пол-ладони, красится, душится, все дела, но страшненькая. Как на картинах Яна Ван Эйка, будто пила не просыхая неделю. Только, к сожалению для Изольды, это ее обычный вид. Еще и тощая. Зато папа – проректор по науке.
А вот Лена очень даже. Глаза красивые, серые. Брови. Пальцы. Какие пальцы! Работала вчера за соседним мольбертом. Шебутная, только в путь. В общем, одна мертвая царевна, вторая – Забава Путятишна. Папа у этой Лены тоже какой-то большой туз. Бизнес в Москве крутит. Что-то с инвестированием. Интересно, почему не пристроил дочку в столице учиться? Но все равно – ни Лена, ни Изольда не про нашу честь. Наверняка будущие известные галеристки и светские львицы. Пока у нас нет такого понятия: галеристка. Но скоро будет. Это я точно могу предсказать. В Европе и Америке галеристки появились вместе с Энди Уорхолом, то ли так совпало, то ли «Фабрика» предполагала. Как бы то ни было, в Венесуэле и Гватемале среди жен наркоторговцев уже лет двадцать как не спадает мода быть галеристкой. Значит, скоро будет и у нас.
Из парней я знаком пока только с Владом, Гариком и Тимом (это типа от Тимофеев, а на самом деле его зовут Игорь). Влад живет в соседней комнате, но постоянно ездит домой. Что-то у него там семейное. Гарик – мой сосед по комнате. Тим на самом деле местный, но как-то добился места в общаге и съехал от предков.
17. 09.1995
Почему я веду дневник? Что за блажь? Я не монах, чтобы вести учет грехам, не великий писатель, каждый чих которого рискует стать мемуарным. Да и о чем мемуарить? Не о нашей же безумной, вечно пьяной группе. Хотя, кто знает, кто кем потом окажется. Может быть, среди нас Леонардо да Винчи, Гауди, или, тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог Корбюзье! Кстати, в одном из гадских творений последнего я сейчас и живу. Хрущевочка-малосемеечка, общежитие типа домика из спичечных коробков, будь неладен этот хренов революционер от архитектуры. Искусство не место для политики. Форма – вместилище смысла, а какой смысл в творениях Корбюзье? Одна только социальная мастурбация.
Так вот. Да, о дневнике. Я хочу кое-что понять. Даже не так. Я должен где-то фиксировать некоторые вещи, чтобы потом понимать их. Моя теория работает, и я пишу. Два или три раза в неделю я залегаю, как сом, на илистое дно своей памяти, ворошу хвостом, припоминаю, что странного случилось за эти пару-тройку дней, пишу, а потом на следующее утро читаю и провожу очередную инвентаризацию. Четко, как в аптеке. Мой жемчуг мелкий, мутный, просто не добыть, не отмыть. Но все же чаще всего после второго-третьего перечтения мне удается разглядеть ясное перламутровое свечение. Луч света озаряет мой персональный внутренний кошмар, и все становится на свои места. Тогда я успокаиваюсь и могу жить дальше. Все, что понято, я принимаю и стараюсь не повторять.
20.09. 1995
Обычно странное происходит, когда вокруг много людей. Они сидят, пьют кофе или выпивают, красят чьи-то штаны акварелью и рассуждают, договариваются, сплетничают, ноют и хвастаются. Меня это быстро утомляет, потому что я все яснее понимаю, что все не важно. Поэтому иногда я говорю невпопад. Но мне не нравится быть белой вороной, не нравится, как они на меня смотрят после этих казусов: кто-то с жалостью, кто-то с иронией. Стараюсь не позволять себе этого: инвентаризация. Инвентаризация.
Надо заниматься. У меня в голове созрел один проект. Вылетная магистраль. У нас таких еще не строят, да и на Западе тоже далеко не везде. Она мне приснилась. Я несколько недель ходил пешком по городу, чтобы понять, как это будет, и теперь у меня есть план. Новая Россия, новые магистрали.
Мне не с кем это обсудить. Да и вряд ли в таком деле нужен помощник. Тут нужен человек проверенный. Впрочем, так даже лучше, я уже говорил. Дневник вполне подойдет. В каком-то смысле бумага лучше человека. ЕБЖ работает. Амулет проверенный, прожил до 90.
4.10.1995
Если бы не Лена, я бы не пошел. Но она позвала меня сама.
В общем, кататься поздней осенью по Волге на теплоходах – самая идиотская идея в мире. Еще больший идиотизм – играть в карты на переодевание. Проигравшие менялись одеждой в тесном удушливом гальюне, а потом эти переодетые парочки гуляли под руку по палубе на потеху нам и остальной теплоходной публике. Мне досталась Изольда. Слава богу, не Лена. Я б не стал. Когда я снял брюки, Изольда подхватила мои яйца, как опытная теннисистка перехватывает мяч. Поигрывала, как будто раздумывала, дать ли пас.
– Нормально, – сказала она без всякого смущения.
Наша с Изольдой прогулка не возымела на публику почти никакого эффекта. Колготки Изольды – нарочно она напялила белые – смотрелись на мне, как лосины на артисте балета. Ее юбешка на меня не налезла, поэтому я натянул ее коралловую водолазку, которая была и ей, и мне одинаково в облипку. Куртка даже близко не сошлась, не дотянулась до талии, сидела как болеро. Я представлял из себя что-то среднее между ковбоем, матадором и пидарасом. Надо запомнить, кстати. А что – такое унисекс-дерьмо сейчас активно рвется в моду. Кроссовками и кедами мы не стали меняться. Изольда со своей челкой-истребителем смотрелась в моих джинсах и черной футболке как девочки из «Ночных снайперов». И ей впервые было хорошо. Однозначно ее стиль. Я бы сказал, если бы не сцена с ее рукой на моем причинном месте.
Пассажиры, укрывшиеся от осеннего ветра в салоне омика, вяло смотрели на нас, ухмылялись, однако в век объявленной сексуальной революции мы никого не шокировали.
