Унижения продолжались. Во время поездок за пределы дворца Елизавету везли в бархатном паланкине, а Мария вместе с прочей свитой либо ехала в предназначавшемся для особ невысокого звания паланкине кожаном, либо шла пешком, грязь там или не грязь.
За две недели до девятнадцатилетия Мария опасно заболела и пролежала в постели долго. Некоторые историки считают это отравлением – но ясности никогда не придется внести. Как бы там ни было, милейшая леди Шелтон проявила к больной самое искреннее участие. Стоя возле ее постели, громко говорила придворным, что никак не может дождаться, когда Мария наконец умрет и насколько кстати будет ее смерть, которая освободит их всех от обязанностей тюремщиков. Да уж, душевная была тетушка…
Давно известно, что Госпожа Судьба порой любит пошутить очень жестоко. Всего через три года после того, как Марию лишили титула принцессы Уэльской и прав на престол, та же участь постигла Елизавету…
Анна Болейн, при всем ее уме и коварстве, переоценила свое влияние на короля. Была одна-единственная возможность сохранить и даже усилить расположение короля, но Анна как раз не смогла ею воспользоваться. Можно сказать, по чисто техническим причинам…
Дело в том, что Генрих Восьмой (в чем его на сей раз трудно упрекнуть) страстно желал иметь сына-наследника. Собственно говоря, в первую очередь он и развелся с уже неспособной к деторождению Екатериной Арагонской и взял в жены молодую Анну Болейн. Однако и тут не повезло – первенцем стала Елизавета, а после второй беременности случился выкидыш, причем мертвый ребенок (несомненно, к нешуточной ярости Генриха) оказался как раз мальчиком.
Генрих стал всерьез подозревать, что наследника от Анны ему не дождаться. И решил проблему своими обычными специфическими методами. Поступил согласно пошловатой поговорке: если в борделе дела идут плохо, меняют не кровати, а девок. Анну Болейн отдали под суд по целому букету насквозь вымышленных (в чем сходятся все историки) обвинений и отрубили голову в Тауэре. Это с Екатериной Арагонской, дочерью короля и родственницей императора, так поступать было слишком опасно – а с Анной обстояло гораздо проще. В Англии никто и пискнуть не посмел (и из страха перед Генрихом с его милой привычкой отрубать оппонентам головы, и потому, что Анна Болейн, принадлежавшая к не особенно знатному семейству, многим была, простите за вульгарность, до лампочки). Осуждения со стороны европейского общественного мнения ждать тоже не приходилось – ни один монарх Европы не признал королевский титул Анны, при европейских дворах ее без церемоний называли «наложницей» и «шлюхой». Так что все прошло гладко – и всего через 11 дней после казни Анны Генрих вступил в брак с Джейн Сеймур. Обжегшись дважды, он не спешил ее короновать, пока не родится сын, – но заранее на всякий случай повторил с Елизаветой тот же финт, что с Марией: объявил незаконной дочерью и лишил титула принцессы Уэльской. Вряд ли трехлетняя кроха понимала, что произошло, – но не могла не почувствовать резкого изменения отношения к ней окружающих. И, несомненно, с детским простодушием спрашивала: почему ее теперь не называют принцессой и не отдают прежних почестей? Что ей отвечали, я не знаю (по-моему, и историки не знают, потому что мемуаров на сей раз никто не оставил).
В 1537 г. бабахнул очередной утвержденный парламентом «Акт о престолонаследии», где незаконнорожденными объявлялись и Мария, и Елизавета, а также несомненно неизвестный читателю Генрих Фитцрой. Совершенно непонятно, почему он попал в список – он и так был незаконнорожденным сыном Генриха, прижитым где-то на стороне. Кстати, имейте в виду: фамилия Фитцрой (или Фиц-Рой) всегда давалась незаконным сыновьям английских королей.
В истории Англии Генри Фитцрой проскользнул этакой бледной тенью – вполне возможно, и создалась бы группировка, пожелавшая сделать его «живым знаменем» (еще до смерти Генриха в Тайном Совете звучали предложения сделать его наследником престола, поскольку он, собственно, в равном положении «с этими двумя девками», так что лучше уж выбрать мужчину). Трудно сказать, как могли бы развернуться события, – но Генри совсем юным умер от чахотки…
Положение Марии изменилось резко. Ее вернули ко двору (а чуть позже и Елизавету), пригласили хороших учителей – но обе так и пребывали в неопределенном статусе «леди, дочь короля». Титул принца Уэльского (или принцессы) около года оставался «вакантным», пока его не получил родившийся у Джейн Сеймур сын Эдуард. Мария и Елизавета около десяти лет оставались в своем неопределенном статусе (причем были моменты, когда и той и другой грозила смертная казнь). Лишь незадолго до смерти Генрих все же признал их законными дочерьми и включил в список престолонаследников…
Выпавшие на долю Марии испытания многих способны были заставить озлобиться, ожесточиться, зачерстветь душой – но с Марией этого не произошло. Однако несчастья ее преследовали и после того, как она оказалась на престоле…
В первую очередь явно неудачной оказалась семейная жизнь. Мария, как уже говорилось, чуть ли не с первого взгляда влюбилась в Филиппа со всем нерастраченным пылом тридцатисемилетней женщины – а вот от Филиппа столь пылких чувств ждать не приходилось. Чисто по-мужски его понять можно: вряд ли молодому красавцу двадцати шести лет (чьей первой женой была юная и очаровательная португальская принцесса, умершая от родильной горячки) доставляло особенное удовольствие ложиться в постель с женщиной на одиннадцать лет старше себя, да к тому же некрасивой. Мы все мужики, мы его поймем. Однако Филипп держал себя в руках и свои настоящие эмоции сохранил при себе, старательно исполняя супружеский долг. Высокая политика, да. Ставки были очень уж велики: в случае если бы сын Филиппа от первого брака дон Карлос умер бездетным, а у Марии и Филиппа родился бы сын, он стал бы повелителем доброй половины тогдашнего известного мира. Не только королем Англии и Ирландии. К нему по наследству переходили бы все принадлежащие Филиппу земли – три испанских королевства (Кастилия, Арагон и Гранада), королевства Неаполя и Сицилии, два герцогства – итальянское миланское и французское Франш-Конте, нынешние Нидерланды, Бельгия и Люксембург (проходившие тогда под общим названием Фландрия), Канарские острова, острова Зеленого Мыса, Молуккские острова (крайне богатые пряностями, в те времена ценившимися чуть ли не на вес золота), Филиппины, Тунис и, наконец, земли в Вест-Индии, обширные испанские владения в Мексике и Перу – богатейший источник золота и серебра. Кроме того, он становился бы наследником престола Священной Римской империи. Могла бы сложиться впечатляющая супердержава – а если учесть, что дон Карлос был психически болен и долгой жизни ему лекари не обещали…
Для осуществления этого грандиозного плана требовалось одно – чтобы Мария родила сына. И действительно, оказалось, что она беременна – со всеми присущими беременности признаками. На очередной сессии парламента его члены прекрасно разглядели ее ставший огромным живот. Дошло до того, что какие-то то ли дураки, то ли провокаторы поторопились объявить о рождении у королевы сына.
Вот только живот вдруг опал, и все признаки беременности исчезли. Впоследствии мнения врачей двадцатого века разделились: одни считали, что это была ложная беременность на нервной почве – явление, превосходно медикам известное. Другие, учитывая, как учено выражаются врачи, анамнез, то есть предшествующее течение болезни (всю жизнь менструации у Марии были нерегулярными, с частыми задержками), полагали, что Мария страдала водянкой яичников – одним из симптомов этой болезни как раз и служит вздутие живота.
