– Да, только недалеко. Зрение у меня теперь уже не то.
Хорошо, что предупредила!
Иногда Антуанетта говорит, что видит гораздо дальше, чем мы можем представить, а иногда – что зрение у неё уже не то.
Мы побежали купаться одни, но без Реймона было не так весело. Мы попытались покатать друг друга «на самолёте», но руки у нас очень слабые, и ничего не вышло.
Было больше похоже на подводную лодку, чем на самолёт!
Мы вернулись к берегу, уселись на песок, оперлись на локти и стали хлопать ногами по воде и смотреть, как далеко по морю плывёт большой корабль, и кажется, что плывёт он очень-очень медленно.
– Этим летом папа отвезёт меня на жаркое море.
– Повезло. – Я навалил себе на ноги мокрого песка.
– Да, и Антуанетта тоже поедет. Мы будем жить в маленьком домике, и, хотя жаркое море не совсем рядом с нами, его всё равно будет видно в окно.
– А какое оно, жаркое море? – спросил я, не подумав.
– Как какое? Жаркое! Ты иногда как спросишь! Ты что, никогда там не был?
– Почему это не был? Был, сто раз, – соврал я.
– Неправда, Кабачок, – сказала Камилла. – Ты весь покраснел, потому что врёшь.
– Это от солнца.
– Ты себя не видел, когда мы пришли на пляж. А я видела! У тебя глаза были вот такие огромные! Спорим, ты раньше никогда в жизни не был на море?
– Неправда.
– Никогда-никогда не видел моря?! – У Виктора был такой голос, будто бы я никогда в жизни не видел яйцо или траву.
– Ничего такого тут нет, – сказала Камилла. – Мы не будем над тобой смеяться.
– Говорю же тебе, видел я это ваше море сто раз.
– И где же ты его видел?
– Не помню!
– Папа! – закричал Виктор. – Кабачок раньше никогда не был на море!
– Заткнись!
– Виктор! – прикрикнула на внука Антуанетта. – Папа спит сном младенца, оставь его в покое!
– Как можно спать сном младенца в таком шуме? – проворчал полицейский, поднимаясь.
– Папа, Кабачок в первый раз видит море!
– Правда, малыш?
Реймон подошёл и сел в воду рядом со мной, он сидел с опущенными плечами, потому что ещё не окончательно проснулся.
– Да, – прошептал я и вдавил пятки в песок.
Если бы я мог, то весь бы целиком туда сейчас вдавился.
– Мама никогда не возила тебя на море? – удивлённо спросил Реймон. – Даже на денёк?
– Нет, она говорила, что это очень дорого и что каникулы – это для богачей, и к тому же она не могла водить машину из-за больной ноги, а ещё она боялась моря, потому что одного маленького мальчика накрыло волной, как в стиральной машине.
– Какого мальчика, малыш?
– Не знаю.
– Кабачок, я не богач, но у меня хватит денег на то, чтобы вас всех свозить этим летом на море, если захотите.
Я не ответил.
Я смотрел на большой корабль, который потихоньку исчезал где-то там, на другом краю моря.
– Серьёзно? – спросила ангел Камилла.
– Серьёзно.
– Тётя мне ни за что не разрешит, – огорчённо протянула Камилла.
– Я договорюсь с судьёй. Не волнуйся. Кабачок, а ты что скажешь?
– Мне стыдно, – сказал я.
– Почему? – спросил Реймон.
– Что он сказал? – крикнула Антуанетта.
– Что ему стыдно! – проорал в ответ Виктор.
– Почему?
– Антуанетта! – крикнул в свою очередь Реймон. – Дай малышу спокойно ответить.
– Если я вам мешаю, так и скажите!
И она надвинула бумажный кораблик на самые глаза.
– Ну так что же, малыш? Почему тебе стыдно?
– Мне стыдно, что я не сказал сразу, что никогда раньше не был на море. Я думал, вы будете смеяться.
– Я никому не позволю над тобой смеяться, малыш.
– И я! – сказала Камилла.
– Ты мне как брат, Кабачок, – сказал Виктор. – И если кто-нибудь захочет над тобой посмеяться, я ему так вмажу!
И он вмазал свежему морскому воздуху – стал яростно размахивать своими маленькими кулаками.
– Хорошо, тогда я тоже хочу на жаркое море. – Я почувствовал, как у меня ком подкатывает к горлу, и вспомнил, что это не очень хороший знак.
– Ура! – закричал Виктор.
И я всё-таки разревелся.
* * *
Была перемена.
Мы с Камиллой сидели на траве и молчали, потому что не знали, что сказать.
Кот пропал, мы его всюду искали, но так и не нашли.
Камилла сказала:
– Мы оставили его одного, и он ушёл искать себе новых друзей.
А ещё мы не переставали думать о полицейском и о том, что он нам сказал, когда мы были на море.
Мне не пришлось спрашивать у братьев Шафуан, что означает слово «усыновление».
Это слишком простое слово для их игры в словарь.
Даже я знаю, что оно означает.
– Ведьма мне ни за что не разрешит, – Камилла выдрала из земли пучок травы.
– Не волнуйся, Реймон поговорит с судьёй, и всё будет хорошо.
– Ты её не знаешь, она сделает такое милое-милое лицо и навешает судье на уши лапши про меня, наговорит всяких ужасов, и я останусь в «Фонтанах».
– Я без тебя никуда не поеду.
И мы посмотрели друг на друга не дыша.
Меня эта ведьма мало беспокоит.
Её сдует, как осенний лист в бурю, и никто не побежит её подбирать. Пусть у неё будет даже самое милое лицо на свете, месье судья её не выносит с тех пор, как прослушал кассету, и теперь он прекрасно знает, что она врёт как дышит.
Меня куда больше беспокоит то, что мне так трудно держать в секрете такую важную новость, и каждый раз, когда я разговариваю с Симоном или Ахмедом, мне кажется, будто я их предаю.
И у Камиллы то же самое.
Держать свой секрет ещё труднее, чем выдать чужой.
Симон ведь не идиот, он прекрасно видит, что я изменился с тех пор, как вернулся с моря.
Я говорю: «У тебя слишком богатое воображение», а Симон смотрит на меня так, словно я ему больше не друг, и мне от этого очень грустно.
Я позвонил Реймону, и он мне сказал:
– Потерпи ещё немного, Кабачок, ещё несколько дней – и всё разрешится.
– Несколько – это сколько? – Я растопырил пальцы.
– Не больше двадцати. Сразу после благотворительной ярмарки в «Фонтанах».
