– Зачем ты так говоришь? Я же не флюгер на школьной крыше, который поворачивается туда, куда ветер дует. Скоро будет год, как я здесь, и до «Фонтанов» я почти ничего в жизни не знал. У меня были товарищи вроде Грегори и Марселя, но они не были мне настоящими друзьями. Я думал, что жизнь – это примерно как телевизор: смотришь на экран, а она протекает там, за стеклом. Я совсем ничего не понимал. И потом, меня ведь усыновляют в десять лет, значит, ты не прав, когда говоришь, что подросшие дети никому не нужны. И тебе тоже ещё повезёт!
– Нет, мне уже никогда не повезёт. Разница между нами – в том, что тебе крупно повезло: ты видишь жизнь разноцветной, а у меня она чёрно-белая, и мне никогда не везло. Мои родители принимали наркотики и даже толком не помнили о том, что я у них есть. Оба умерли из-за того, что передознулись. Я был тогда дома, и это не самое весёлое зрелище.
– Что значит «передознулись»?
– Это значит приняли так много наркотиков, что это их убило.
– Ого. Знаешь, Симон, лично я очень рад, что ты у меня есть, и я тебя очень люблю.
– Я тоже тебя люблю и не хочу, чтобы ты уезжал. Но ты ведь всё равно уедешь.
– Я не знаю, что сказать. Мне уже почти не хочется уезжать.
– Ну вот ещё! Ты больной? Оставаться в этой тюряге, когда снаружи тебя ждёт солнце? Никогда не слушай других, Кабачок! Ни меня, ни кого-нибудь ещё. Только своё сердце. А я уверен, что твоё сердце подсказывает тебе, что надо отсюда валить.
– Да, это правда.
Я взял его руку и прижался к ней щекой, как когда-то давно прижался к руке полицейского, который привёз меня в «Фонтаны».
* * *
Камилла уехала с мадам Пампино в суд.
Небо затянулось тучами, солнца не видно.
Я подумал, что Господу Богу сегодня так же грустно, как мне, и эта мысль меня немного приободрила.
Я не пошёл в школу, и никто меня за это не отругал.
Сегодня мне было не до того.
Рози приготовила чай с пирожными, которые прямо распирало от крема, но я на них едва взглянул. Как бы мне хотелось, чтобы стрелки на часах у Шарлотты бежали хоть немного быстрее и чтобы мне поскорее вернули Камиллу.
Я надеюсь, что судья сдержит обещание и защитит моего ангела от злой ведьмы.
Рози называет её стервой с тех пор, как прочитала письмо.
Это было письмо судье и мадам Пампино, в котором ведьма заявляла, что она против того, чтобы Реймон удочерил Камиллу.
Она писала, что детям небезопасно жить под одной крышей с полицейским и что это будет безответственно со стороны судей, если они позволят несовершеннолетним детям поселиться в доме у вдовца, который владеет оружием. Тем более что я тоже имел дело с револьвером, и она не желала подвергать свою племянницу такому риску.
Это не стерва, это гораздо хуже, просто я не знаю подходящего слова, которым её можно назвать.
Месье Клерже сказал, что не боится ведьмы и что он даст послушать кассету остальным судьям.
– Каким ещё остальным судьям? – спросил я.
– Судьям в суде, малыш.
– Их там что, много?
– Да, несколько человек должны будут посовещаться и вынести решение по вашему делу.
– А что значит «вынести решение»?
– Значит принять его и сообщить всем.
– И что, ведьма ещё может выиграть? – занервничала Камилла.
– Нет. Но в суде действительно не любят, чтобы приёмным отцом становился полицейский. Это может создать определённые сложности. Поэтому ему придётся предстать перед судом, и тебе тоже, Камилла.
– Камилле – предстать перед судом? – переспросил я и почувствовал, как ком подкатывает к горлу.
– Да, малыш. Но я буду рядом, чтобы защищать её, не беспокойся. Я должен тебя предупредить, Камилла, что в суде всё очень торжественно и серьёзно. Тебе придётся пойти в большой зал и разговаривать с председателем суда и с другими судьями, и твоя тётя тоже там будет. Я не сомневаюсь, что ты прекрасно справишься, и Реймон тоже, и что судьям сразу не понравится эта дама, которую вы называете ведьмой. Но сегодня её, конечно, так называть нельзя!
Шарлотта от волнения грызла ногти.
Рози съела все пирожные, которые распирало от крема, и уснула в кресле мадам Пампино.
– Везёт ей, может вот так взять и уснуть, – сказал я.
– Да… Вот черт, ноготь сломала.
– И к тому же сказала ругательство.
– Извини. Иногда помогает.
– Ты уверена, что у тебя часы идут?
Шарлотта приложила руку с часами к уху.
– Да, тикают.
– Ты уже бывала в суде?
– Конечно, Кабачок, сто раз, там не так уж и страшно.
– А судья говорит, что…
– Ну подумаешь, что он там говорит. Судьи тоже иногда ошибаются, как и все люди.
– Надеюсь, сегодня они не ошибутся.
– Конечно нет! После того, что обнаружил месье Клерже, можно вообще не волноваться.
– А что он обнаружил?
– Ох, что же это я никогда не думаю, прежде чем что-нибудь сказать…
– Ну расскажи, пожалуйста.
– Ну ладно, так и быть, но ты ведь никому не скажешь, правда?
– Обещаю.
– Похоже, она поставляла клиентов маме Камиллы и зарабатывала на этом.
– Поставляла клиентов? – не понял я.
– Ну, присылала к ней тех месье, которые звонили в дверь.
– Тех, которым нужно было заштопать сердце?
– Эм-м… Да, точно, тех самых, Кабачок. О, смотри, вон они, едут!
Я вылетел из кабинета мадам Пампино, промчался по коридорам и лестницам и, задыхаясь от бега, бросился к Камилле, которая как раз выходила из машины.
Она искала меня глазами, и, когда нашла, я понял по цвету этих глаз, что ведьма проиграла.
Я подбежал к Камилле, схватил её за руку, рванул, как сумасшедший, не разбирая дороги, и потащил её за собой.
Я едва услышал, как мадам Пампино кричала нам вслед:
– Дети! Немедленно вернитесь!
Теперь всё было неважно, ведь мы победили. Мы убегали всё глубже в лес, влажная земля липла к подошвам, и мы остановились у нашего любимого дерева – того, под которым я в первый раз поцеловал Камиллу, – и мы бросились на мох, забыв о том, что испачкаем одежду, – а ведь Камилла была так нарядно одета.
Но сегодня праздник, и нам можно всё.
– Ну, рассказывай!
Камилла расстегнула верхнюю пуговицу рубашки.
– Реймон говорил первым. Он был очень взволнован, это было слышно по голосу. Он говорил, что с первой же встречи проникся к тебе сочувствием, потому что прекрасно знает, каково это для ребёнка – потерять мать, особенно при таких обстоятельствах. Потом он ещё сказал: «Да, я вдовец, и рядом с этими детьми, если вы позволите мне стать для них приёмным отцом, не будет женщины, которая заботилась бы о них как мать. Но я уверен, что могу дать им много любви и что мой родной сын очень к ним привязался – привязался так сильно, что уже говорит со мной о них как о родных брате и сестре, и я убеждён, что эта семья будет крепче, чем многие другие, у которых есть всё, но которые не готовы отдавать».
