Для начала его нужно опоить снотворным, а там, когда он окажется в полной ее власти, можно будет и дальше подумать. Во всяком случае, какое-то время на возможное отступление Алла себе предоставляет. Но если поймет, что все идет гладко, то, возможно, решится и на более серьезные действия.
А если Макс вино пить не станет? У него и уважительная причина для этого есть — он за рулем. Подобные занудливые крючкотворы правил не нарушают в принципе. Хорошо, но от кофе ему все равно не отвертеться.
Алла размельчила упаковку таблеток сильнодействующего снотворного и высыпала образовавшийся порошок в банку с молотым кофе, которого на донышке. Зачем-то понюхала, затем плотно закрыла и потрясла, перемешивая содержимое, снова вернула на полку.
Сама же она от вина ни в коем случае не откажется. Ее и в самом деле что-то знобит. Неужели от волнения? И чего Алла так боится? Ведь она же не собирается делать что-то ужасное, просто усыпит его.
Открыв бутылку, наполнила высокий хрустальный фужер и сделала глоток. Почувствовала, как по телу разлилось благодатное тепло, принося покой и умиротворение.
Может, не стоит ничего предпринимать? К такому важному делу готовятся задолго, заранее, взвешивая и обдумывая каждый шаг. Да, несомненно. Но так поступают мужчины. А она женщина, которая боится всего на свете, поэтому долго вынашивать в голове преступные планы не в состоянии. Чтобы заранее не надорваться. Уж лучше экспромтом, да и то, если получится. Если нет — всегда можно пойти на попятную.
Так она и поступит. Только проверит, удастся ли хотя бы отключить его.
Раздался мелодичный сигнал клаксона. Алла взглянула на экран домофона с видеонаблюдением. Узнав «Мерседес» — подобный необычный окрас авто она видела в их провинциальном городке только у Макса, — прошла в просторную кухню, где за тяжелой портьерой скрывалась потайная кнопка открытия ворот.
Дождавшись, пока машина въедет во двор, снова нажала кнопку, закрывая ворота, и поспешила на крыльцо встречать долгожданного гостя.
— А заезжать-то мне зачем? — спросил Макс, выходя из роскошного внедорожника и вытаскивая многочисленные пакеты с продуктами. — Надо было только калитку открыть. Я бы и пешком мог до дома пройтись. Все равно только на минутку.
— Твою машину не то что за минутку, за секунду разденут и разуют, а я потом буду виновата? Нет уж, так вернее. Здесь у нас хоть и приличные люди живут, — подошла Алла, внимательно разглядывая машину непривычного для легковушек матового цвета хаки, с затемненными окнами и более темной крышей, создающими удачный оригинальный контраст основному оттенку, но добавляющими агрессивности, — да и охрана есть. Только она в основном возле шлагбаума толчется. Лишь иногда проезжает мимо с контрольной проверкой. Красивая у тебя машина. Даже очень. Однако у меня она невольно ассоциируется с военной техникой.
— Согласен, цвет сложный. Но самый оригинальный и лучший для сильной половины человечества.
— Никак в войнушку не наиграешься?
— Охотой увлекся, вот и приходится маскироваться. Ты зачем вышла с температурой? — Макс прошел в дом, затем за Аллой в кухню. — Сама разберешь или помочь? — Он принялся раскладывать пакеты на круглом столе.
— Сама разберу. И на кого же ты охотишься — на крупную дичь или на мелкую?
— На ту, что в мои сети попадется. А какой она окажется — крупной или мелкой — не столь важно, интересен сам процесс ловли.
Алла ощутила неприятную горечь во рту, в висках забились встревоженные жилки, требуя внимания.
— Аспирин купил? Голова просто раскалывается.
— В первую очередь заехал в аптеку. Вот здесь еще что-то от простуды. — Макс вытащил из кармана пиджака небольшой аптекарский пакетик с лекарствами.
Алла приняла таблетку и направилась в гостиную.
— Ты не возражаешь, если я немного прилягу? А потом что-нибудь приготовлю.
— Я не голоден. Да мне и ехать пора.
— Обидеть хочешь? Такой гордый стал, столичный, что даже с нами, маленькими людьми, и общаться уже не желаешь?
Алла прилегла на диване, укрывшись пледом, Макс устроился в кресле.
— Как поживаешь? — спросила Алла, пристально вглядываясь в бывшего кавалера.
Совсем не изменился: такой же неказистый и щупленький. Хотя нет, немного раздался в плечах и возмужал. Наверное, в спортзал ходит, железо тягает, чтобы выглядеть посолидней. Но все равно с ней, Аллой, смотрелся бы как юноша. Они почти одинакового роста, но при ее привычке всегда ходить на высоких каблуках Макса и вовсе приняли бы за младшего брата.
Нет, не пара они, как ни крути. И хорошо, что когда-то расстались.
— Нормально поживаю, — усмехнулся Макс.
— Мне нужно серьезно с тобой поговорить. Обо мне. У меня такое ощущение, словно я попала в ловушку, из которой самостоятельно не выбраться. Меня заставляют делать то, на что я сама ни за что бы не решилась. Мною вертят, как марионеткой. Так страшно, что я бы и тебе не доверилась, но ты здесь чужой, поэтому они тебя вряд ли успели переманить на свою сторону. Ты единственный, к кому я могу обратиться за помощью.
— И в чем она будет выражаться?
— Я отдам тебе кое-какие документы. И если со мной что случится, ты отправишь их по назначению.
— Все действительно так плохо? А ты не преувеличиваешь опасность?
— Конечно, нет! Неужели я бы стала говорить с тобой о ерунде? — Алла еле сдерживала раздражение.
Макс всегда считал, что у нее слишком развитое воображение. И теперь Алла вынуждена с этим согласиться, поскольку большинство достоинств наверняка дорисовала ему сама. Потом еще и влюбилась без памяти, дура несчастная. А ведь он совсем не тот, за кого она его принимала.
Ох уж это пресловутое женское воображение! Каких только самовлюбленных эгоистов оно не заставляет принимать за эталон мужественности.
— Я так устала сопротивляться, что теперь вынуждена плыть по течению. Но я чувствую, что меня окончательно затягивает на дно. — Алла чувствовала, что вот-вот расплачется от жалости к себе. Она достала из кармана носовой платок, пытаясь промокнуть появившуюся в уголках глаз влагу, чтобы не растеклась тушь. — Мне так страшно, что жить не хочется.
— А если эти документы отослать куда следует, не дожидаясь, пока с тобой разделаются?
— Можно и сразу отослать, тоже вариант. Все равно ведь мне умирать. Так какая разница — позже или раньше? — Алла уже не могла говорить, поток жалости к себе хлынул из глаз, и она зарыдала, уткнувшись в плед.
Несомненно, сила женских слез не знает границ. И нет ни одного мужчины, который остался бы равнодушным к убивающейся от горя особи женского пола, так как в душе каждый и бесстрашный герой, и благородный защитник, и принципиальный суровый воин, не знающий пощады в борьбе за справедливость и честь женщины. Ну кому не польстит, что его принимают за такого вот бесстрашного рыцаря, рыдая ему в жилетку, вернее, кольчугу?
