– Хочу. – Таким я его любил.
– Я буду первым. – Он взял меня за руку, приложил свою ладонь к моей. – Обещаешь?
– А почему я?
– Потому что это все – из-за тебя. Обещай мне.
– Обещаю, – сказал я, растворившись в его румянце, в пламени его глаз.
– Обещаю, – эхом откликнулся он.
Какое-то время мы так и сидели, держась за руки. Он засмеялся:
– Мне кажется, я сейчас весь мир могу сожрать заживо.
Где-то под нами, на склонах, протрубил рог. Звук был резким, обрывистым, словно трубили тревогу. Не успел я пошевелиться или раскрыть рот, как он уже вскочил и выхватил кинжал, хлопнув висевшими у бедра ножнами. Нож был охотничьим, но в его руках хватит и этого. Он стоял, насторожившись, не двигаясь, вслушиваясь всеми чувствами, дарованными ему как полубогу.
У меня тоже был нож. Я тихонько вытащил его, поднялся на ноги. Он встал так, чтобы заслонить меня от звука. Я не знал, нужно ли мне подойти к нему, встать рядом, выставить нож. В конце концов я решил остаться на месте. Трубил военный рог, а битва, как без обиняков сказал Хирон, была его призванием, а не моим.
И снова протрубил рог. Под чьими-то ногами затрещал кустарник. Всего один человек. Может быть, он заблудился, а может, ему грозит опасность. Ахилл шагнул в сторону звука. И словно бы в ответ рог затрубил опять. По всей горе разнесся клич:
– Царевич Ахилл!
Мы застыли на месте.
– Ахилл! Я пришел к царевичу Ахиллу!
Напуганные шумом птицы все как одна вспорхнули с деревьев.
– От твоего отца, – прошептал я.
Только царский гонец мог знать, где мы.
Ахилл кивнул, странно – казалось, он совсем не хочет отзываться. Как, наверное, колотится у него сердце, ведь еще миг назад он был готов убивать.
– Мы здесь! – прокричал я, приставив ладони ко рту.
Шум прекратился.
– Где?
– Иди на голос! Сумеешь?
Он кое-как, но сумел. Прошло порядком времени, прежде чем гонец вышел на лужайку. Лицо у него было исцарапано, дворцовый хитон потемнел от пота. Он неуклюже, с досадой преклонил колени. Ахилл опустил нож, но я заметил, как крепко он его сжимает.
– Ну что? – холодно спросил он.
– Отец призывает тебя. По неотложному делу.
Я застыл – так же, как за минуту до этого застыл Ахилл. Может, если не шевелиться, нам и не придется уезжать.
– Что за дело? – спросил Ахилл.
Гонец хоть немного, но опомнился. Вспомнил, что говорит с царским сыном.
– Прошу прощения, господин. Я толком ничего не знаю. К Пелею прибыли вестники из Микен. Твой отец сегодня вечером собирается обратиться к народу и желает, чтобы ты приехал. Внизу нас ждут лошади.
Наступило молчание. Я уже почти было уверился, что Ахилл ему откажет. Но наконец он сказал:
– Нам с Патроклом нужно собраться в дорогу.
Возвращаясь в пещеру, мы с Ахиллом гадали, что же случилось. Микены были далеко на юге, правил ими царь Агамемнон, любивший называть себя повелителем мужей. Говорили, что во всех царствах не сыщется войска более грозного, чем у него.
– Что бы там ни было, нас не будет-то всего день-другой, – говорил Ахилл.
Я слушал его с благодарностью, кивал. Всего пару дней.
Хирон уже ждал нас.
– Я слышал крики, – сказал кентавр.
Мы с Ахиллом уже хорошо его знали и по голосу поняли, что он недоволен. Он не любил, когда на его горе нарушают покой.
– Отец призвал меня домой, – сказал Ахилл, – только на сегодня. Я скоро вернусь.
– Ясно, – сказал Хирон.
Он вдруг показался мне больше обычного: матовые копыта в яркой траве, рыжие бока залиты солнцем. Не будет ли ему без нас одиноко? Я ни разу не видел его с другим кентавром. Как-то раз мы спросили его о них, и он помрачнел. «Дикари», – ответил он тогда.
Мы собрали свои пожитки. Мне и собирать-то было почти нечего, так – пару хитонов да флейту. У Ахилла вещей было немногим больше – одежда, наконечники для копий, которые он сделал сам, и еще статуэтка, которую я для него вырезал. Мы рассовали все по кожаным сумам и подошли попрощаться к Хирону. Ахилл, как более смелый, обнял кентавра, обхватив его руками там, где лошадиное тело переходило в человеческую плоть. Стоявший позади меня гонец переступил с ноги на ногу.
– Ахилл, – проговорил Хирон, – помнишь, однажды я спросил тебя, что ты скажешь, когда другие захотят, чтобы ты сражался за них?
– Да, – ответил Ахилл.
– Тебе стоит подумать над ответом.
Я похолодел, но времени на размышления не было. Хирон повернулся ко мне.
– Патрокл, – сказал он, призывая меня.
Я шагнул к нему, и он положил ладонь, огромную и теплую, как солнце, мне на макушку. Я вдохнул его – и только его – запах: лошади, пота, трав и леса.
Говорил он тихо:
– Впредь от своего не отступайся.
Я не знал, что ему ответить, и сказал просто:
– Спасибо.
По его лицу промелькнула улыбка.
– Будь здоров.
Он убрал руку, и от этого голове сразу стало холодно.
– Мы скоро вернемся, – повторил Ахилл.
В косом вечернем свете глаза Хирона казались совсем темными.
– Я буду вас выглядывать, – сказал он.
Мы взвалили сумы на плечи и спустились с поляны. Солнце уже давно перевалило зенит, и гонец торопился. Мы быстро спустились с холма и оседлали поджидавших нас лошадей. Я столько лет ходил только пешком, что теперь седло казалось непривычным, да и лошадей я побаивался. Я смутно ждал, что они заговорят, хотя, разумеется, говорить они не умели. Извернувшись в седле, я оглянулся на Пелион. Надеялся, что увижу пещеру из розового кварца, а то и самого Хирона. Но мы уже отошли слишком далеко. Я отвернулся обратно к дороге и направился вслед за остальными во Фтию.
Глава одиннадцатая
На западном горизонте догорал краешек солнца, когда мы проехали межевой камень, после которого начинались дворцовые угодья. Послышались окрики стражников, и рог затрубил им в ответ. Поднявшись на холм, мы увидели внизу дворец, за ним хмурилось море.
И – внезапно, будто удар молнии – на пороге дворца стояла Фетида. Ее черные волосы так и сияли рядом с белым мрамором дворцовых стен. Платье ее было темным, цвета неспокойного океана, кровоподтечный багрянец мешался с бурливым серым. Где-то там же были стражники, да и Пелей, но на них я не смотрел. Я видел только ее и изогнутые острия ее скул.
– Там твоя мать, – прошептал я Ахиллу.
