Весь день я просидел на пыльном дворе. Дворец, возведенный на самой высокой точке острова, упирался в небесную синеву, и, несмотря на его невзрачность, вид открывался прекрасный. Я пытался вспомнить все, что слышал о Ликомеде. Говорили, что он царь добрый, но слабый, ничем особенно не богатый. Эвбея на западе и Иония на востоке давно зарились на его земли, вскоре кто-нибудь из них да развяжет войну, не убоявшись суровой прибрежной полосы. Война начнется еще раньше, если они узнают, что тут правит женщина.
Когда зашло солнце, я вернулся в общую залу. Зажгли факелы, но от них стало как будто еще мрачнее. Деидамия, с золотым венцом в волосах, ввела в залу сгорбленного старика. Он был так укутан в шкуры, что под ними не видно было его тела. Она усадила его на трон, величественно махнула рукой слуге. Я стоял у стены вместе со стражниками и еще какими-то мужчинами, чья роль была мне не совсем ясна. Советники? Родственники? Вид у них был потрепанный, под стать обстановке. Одну Деидамию с ее блестящими волосами и румяными щеками это как будто миновало.
Слуга указал на растрескавшиеся скамьи и столы, я сел. Царь и царевна так и остались сидеть на тронах, на другом конце залы. Принесли еду – кормили тут щедро, но я все поглядывал в сторону тронов. Я не знал, нужно ли мне напомнить о себе. Не забыла ли она обо мне?
Но тут она встала и обернулась к сидящим за столами.
– Странник с Пелиона, – окликнула она меня, – теперь ты не скажешь, что никогда не слышал о прислужницах Деидамии.
Она снова повела унизанной браслетами рукой. В залу, тихо переговариваясь, вошли девушки – десятка два, наверное, – волосы собраны в узлы, увязаны под платками. Они встали в круг в центре – теперь я понял, что тут место для танцев. Мужчины достали барабаны, флейты, один вытащил лиру. Деидамию, похоже, не заботило, услышал ли я ее и скажу ли что-то в ответ. Она сошла с помоста и подошла к девушкам, выбрав себе в пару прислужницу повыше.
Заиграла музыка. Танец был затейливым, но девушки двигались очень ловко. Я невольно засмотрелся на них. Вихрились юбки, кружились сами девушки, и вместе с ними вертелись украшения у них на руках и ногах. Танцуя, они вскидывали головы, будто разгоряченные лошади.
Конечно, не было никого прекраснее Деидамии. Она – в золотом венце, с распущенными волосами – притягивала к себе все взгляды, изящно посверкивая запястьями. Она разрумянилась от удовольствия и, пока я смотрел на нее, сияла все ослепительнее. Она улыбалась танцевавшей с ней девушке, чуть ли не заигрывая с ней. То вскинет на нее глаза, то подступится ближе, будто бы желая раздразнить ее своими прикосновениями. Я с любопытством вытягивал шею, пытаясь разглядеть вторую танцовщицу, но ее от меня заслоняло смешенье белых одежд.
Прозвучали последние трели, окончился танец. Деидамия выстроила девушек перед нами в ряд, чтобы мы могли воздать им похвалу. Подле Деидамии, склонив голову, стояла танцевавшая с ней прислужница. Она поклонилась вместе с остальными, а затем подняла голову.
У меня вырвался какой-то звук, вдох застрял в горле. В тишине этого оказалось достаточно. Девушка взглянула в мою сторону.
И тут одновременно произошло много всего. Ахилл – а то был Ахилл – выпустил руку Деидамии и радостно напрыгнул на меня, сбив меня с ног мощью своих объятий. Деидамия вскрикнула: «Пирра!» – и разрыдалась. Ликомед, оказавшийся не таким дряхлым старцем, каким его выставляла дочь, вскочил на ноги:
– Пирра, что это значит?
Но я почти ничего не слышал. Мы с Ахиллом вцепились друг в друга, от облегчения утратив дар связной речи.
– Моя мать, – шептал он, – мать, она…
– Пирра! – Голос Ликомеда разнесся по всей зале, заглушив шумные всхлипывания дочери.
Я понял, что он обращается к Ахиллу. Πύρρα. Огневласая.
Ахилл даже не посмотрел в его сторону, Деидамия завыла еще громче. Царь, выказав удивительную рассудительность, оглядел всех собравшихся в зале мужчин и женщин.
– Вон, – приказал он.
Нехотя повиновавшись, они удалились – то и дело оглядываясь.
– Так.
Ликомед сошел к нам, и я впервые увидел его лицо. Пожелтевшая кожа, седая борода похожа на свалявшуюся овечью шерсть, однако взгляд проницательный.
– Кто этот человек, Пирра?
– Никто!
Деидамия вцепилась в руку Ахилла, тянула его за собой.
Одновременно с ней Ахилл холодно ответил:
– Мой муж.
Я захлопнул рот, чтобы не хватать воздух, будто рыба.
– Нет! Это неправда!
Голос Деидамии взвился так высоко, что распугал гнездившихся на стропилах птиц. На пол слетело несколько перышек. Не знаю, хотела ли Деидамия сказать что-то еще, – она рыдала так бурно, что толком не могла ничего вымолвить.
Ликомед обернулся ко мне, словно бы ища убежища, как мужчина у мужчины.
– Господин, это правда?
Ахилл стиснул мои пальцы.
– Да, – ответил я.
– Нет! – взвизгнула царевна.
Она продолжала дергать Ахилла за руку, но тот, не обращая на нее никакого внимания, грациозно склонился перед Ликомедом.
– Муж пришел за мной, и теперь я могу покинуть твой двор. Благодарю тебя за гостеприимство.
Ахилл присел в низком поклоне. Я безотчетно, мельком отметил, как ловко у него это вышло.
Ликомед упреждающе вскинул руку:
– Сначала нужно спросить твою мать. Это она отдала тебя мне на воспитание. Она знает об этом твоем муже?
– Нет! – снова сказала Деидамия.
– Дочь! – Ликомед нахмурился – Деидамия, похоже, переняла эту его привычку. – Прекрати. Отпусти Пирру.
У Деидамии вздымалась грудь, лицо опухло от слез и пошло красными пятнами.
– Нет! – Она повернулась к Ахиллу. – Ты лжешь! Это предательство! Ты чудовище! Бесчувственный!
Ликомед замер. Ахилл еще крепче стиснул мои пальцы.
– Что ты сказала? – медленно спросил Ликомед.
Побледневшая Деидамия воинственно вздернула подбородок, и голос ее не дрогнул.
– Это мужчина, – сказала она. – Мы женаты.
– Что?! – Ликомед вскинул руки к горлу.
Я онемел. Только рука Ахилла удерживала меня на земле.
– Не говори ничего, – сказал ей Ахилл. – Прошу тебя.
В ответ она разъярилась.
– Нет, я скажу! – Она повернулась к отцу. – Ты глупец! Одна я знала! Одна я! – Для пущей выразительности она ударила себя в грудь. – А теперь я всем расскажу! Ахилл!
Она закричала так, будто хотела пробить его именем крепкие каменные стены, чтобы оно долетело до самих богов.
– Ахилл! Ахилл! Я всем расскажу!
– Не расскажешь.
