На рассвете его мать возвращается со щитом, мечом и только что выкованным, еще теплым бронзовым нагрудником. Она глядит, как он облачается, и даже не пытается с ним заговорить.
Он не ждет ни мирмидонян, ни Автомедона. Он мчится по берегу, мимо вылезающих из шатров ахейцев. Те хватают доспехи, бегут за ним. Они такое ни за что не пропустят.
– Гектор! – кричит он. – Гектор!
Он сметает наступающих троянцев, крушит лица и груди, метит их искрами своей ярости. Не успевают их тела упасть, как он уже несется дальше. Поредевшая после десяти лет войны трава пьет густую кровь царевичей и царей.
Но Гектор ускользает от него, дарованная ему богами удача прячет его за колесницами, за людьми. Никто не зовет его бег трусостью. Если Ахилл его настигнет, ему не жить. Он одет в доспехи Ахилла, на снятом с моего трупа нагруднике – изображение феникса, которое ни с чем не спутаешь. Когда они проносятся мимо, воины глядят на них во все глаза: можно подумать, будто Ахилл гонится сам за собой.
Тяжело дыша, Гектор мчится к широкой троянской реке – Скамандру. Его воды сверкают млечным золотом – то цвет камней, которыми устлано его русло, желтой горной породы, которой славится Троя.
Нынче воды не золотые, нынче они грязного, бурливого красного цвета: река забита трупами и доспехами. Гектор бросается в воду, плывет, продираясь меж шлемов и вертящихся кругом тел. Выбирается на другой берег, Ахилл прыгает за ним.
Кто-то подымается из воды, преграждает ему путь. Грязная вода льется по мускулистым плечам, стекает с черной бороды. Он выше самого высокого смертного, сила разливается в нем, как ручьи по весне. Он любит Трою и ее народ. Летом они приносят ему жертвы и проливают в него вино, бросают цветочные венки, которые покачиваются на его водах. И нет никого благочестивее Гектора, царевича Трои.
Лицо Ахилла забрызгано кровью.
– Тебе не укрыть его от меня.
Речной бог Скамандр заносит над ним тяжелый посох, толстый, будто ствол небольшого дерева. Ему не нужен клинок, он одним ударом может переломать кости, перебить шею. У Ахилла же только меч. Его копья остались позади – в трупах.
– Стоит ли это твоей жизни? – спрашивает бог.
Нет. Прошу тебя. Но у меня больше нет голоса. Ахилл ступает в реку и вскидывает меч.
Обхватив посох исполинскими руками – каждая толщиной в человеческий торс, – речной бог замахивается на Ахилла. Ахилл уворачивается, а затем подкатывается поближе, ровно в тот миг, когда посох со свистом проносится над ним во второй раз. Он вскакивает на ноги, взмахивает мечом, целя в неприкрытую грудь бога. Бог уклоняется – легко, почти небрежно. Кончик меча минует его, не причинив ему никакого вреда, – чего раньше никогда не случалось.
Теперь нападает бог. Он машет посохом так, что Ахилл вынужден пятиться по запруженной реке. Скамандр бьет посохом будто молотом, и всякий раз, когда посох сшибается с водой, брызги вздымаются широкими дугами. Ахилл отпрыгивает и отпрыгивает. Но воды не утягивают его за собой, как утянули бы обычного смертного.
Сверкающий меч Ахилла опережает мысль, но он все равно не может задеть бога. Скамандр отбивает каждый удар своим мощным посохом, заставляя Ахилла двигаться быстрее и быстрее. Бог стар, стар, как талые воды, что первыми низринулись с горных вершин, – и он изворотлив. Он помнит все битвы, сотрясавшие эти равнины, для него нет ничего нового. Ахилл замедляется, устает противостоять силе бога при помощи одной лишь тонкой полосы металла. Меч и посох встречаются – и щепки летят во все стороны, но оружие бога по-прежнему толщиной в Скамандрову ногу, надежды на то, что оно переломится, нет. Бог то и дело улыбается, видя, что воин теперь чаще уворачивается, чем отражает удары. Неумолимо наседает. Лицо Ахилла искажено – от сосредоточенности, от усилий. Он бьется на пределе, на самом пределе своих сил. Он ведь все-таки не бог.
Я вижу, как он весь подбирается, готовясь перейти в последнюю отчаянную атаку. Он начинает выпад, целит мелькающим мечом в голову богу. На какую-нибудь долю секунды Скамандру приходится отступить, уклониться от удара. Этого мига и ждал Ахилл. Он напрягает мускулы для последнего единственного удара – и взлетает в прыжке.
Впервые в жизни он действует недостаточно быстро. Бог отвечает на удар и яростно его отражает. Ахилл оступается. Движение совсем незаметное, он всего-то легонько покачнулся, я чуть было и сам все не пропустил. Но бог его замечает. И нападает на Ахилла в тот самый крошечный обрыв времени, когда он оступается. Описав убийственную дугу, посох летит вниз.
Он ни о чем не догадывался, да и я тоже – а надо было. Эти ноги не оступались – никогда, а я ведь знал их столько лет. Случись ему ошибиться, его подведут не они – не эти изящные кости, не эти округлые изгибы. Ахилл наживил крючок человеческой слабостью, и бог жадно проглотил наживку.
В атаке Скамандр открывается, и в этот просвет Ахилл и целит мечом. На боку у бога расцветает рана, и река снова становится золотой – от сукровицы, сочащейся из ее владыки.
Скамандр не умрет. Но сейчас ему, усталому, ослабевшему, придется уползти в горы, откуда берут начало его воды, чтобы залечить рану и набраться сил. Он оседает в воду и исчезает.
Пот стекает по лицу Ахилла, он хрипло дышит. Но не останавливается.
– Гектор! – кричит он.
И погоня начинается вновь.
Где-то перешептываются боги.
Он одолел одного из нас.
Что будет, если он нападет на город?
Час гибели Трои еще не пробил.
А я думаю: не бойтесь за Трою. Ему нужен один Гектор. Гектор, и только. Гектор умрет, и он остановится.
Возле высоких троянских стен есть рощица – пристанище священного ветвистого лавра. Здесь наконец Гектор останавливается. Двое воинов глядят друг на друга сквозь листву. Один – смуглый, стоит уверенно, будто врос в землю корнями. На нем золотой шлем, золотой нагрудник, начищенные до блеска поножи. Эти доспехи были мне впору, но он крупнее меня, плечистее. У самого горла, между металлом и кожей – прогалина.
Лицо второго искажено так, что его почти не узнать. Он еще не обсох после речного сражения. Он вскидывает ясеневое копье.
Нет, умоляю я его. Он ведь держит в руке собственную смерть, он ведь прольет свою кровь. Но он меня не слышит.
Глаза Гектора широко раскрыты, но он больше не станет убегать. Он говорит:
– Об одном прошу. Когда убьешь меня, отдай тело моей семье.
Ахилл отвечает так, будто ему не хватает воздуха:
– Львы и люди не заключают союзов. Я растерзаю тебя и пожру твое тело сырым.
И наконечник его копья темным вихрем, яркой вечерней звездой устремляется в ложбинку у горла Гектора.
Ахилл возвращается в шатер, где лежит мое тело. Он красный, он красный, он буро-красный – до самых локтей, до самых колен, до самой шеи, словно он плавал в темных, просторных палатах сердца, и только что вынырнул оттуда, и кровь еще бежит по нему ручьями. Он тащит за собою тело Гектора – кожаный шнур продернут через его лодыжки. Аккуратно подстриженная борода слиплась от грязи, лицо почернело от кровавой пыли. Он привязал тело к колеснице и пустил лошадей вскачь.
