Я взяла его на руки, побежала вниз, к аптечке, и ввела ему физраствор. Он лежал на спине на диване и смотрел на меня своими большими, немного печальными глазами. Кажется, его не сильно беспокоило происходящее. Я твердила ему сквозь слезы, что что с ним все будет хорошо, что я рядом и обязательно помогу ему. Я набрала номер приемной доктора Кауарда и почти прокричала в трубку:
– Моей птице срочно нужна помощь! Ему плохо! Скажите доктору Кауарду!
– Приезжайте немедленно, – ответили мне. – Не беспокойтесь насчет времени закрытия, мы вас ждем.
Я запихнула Уэсли в маленькую путевую переноску, выложив ее изнутри мягкими подушками и одеялами, чтобы он не ушибся во время езды. Он положил на них голову и молча смотрел, как я пристегивала переноску к креслу и запрыгивала за руль. Я приоткрыла дверцу переноски и всю дорогу гладила его по голове и говорила с ним.
– Все хорошо, Уэс. Я тебя очень люблю. Мама тут, мама с тобой. Все будет хорошо, отдыхай. Доктор Кауард тебе поможет. Я так сильно тебя люблю. Ты мое солнце, мое счастье, ты всегда был моим лучшим другом, и я всегда буду тебя любить. Спасибо, что ты есть в моей жизни. Мама тебя очень любит…
Я вбежала в кабинет ветеринара с переноской, аккуратно вытащила из нее Уэсли и взяла его на руки. Доктор Кауард ввел ему смесь питательных веществ и витаминов, затем стал пробовать еще какие-то профессиональные хитрости. Уэсли не сопротивлялся. К тому моменту мы уже оба плакали, я изливала свою вину: почему не сделала для него больше, почему не приложила больше усилий, почему не придумала, как… Доктор Кауард утешал меня, говорил – чудо, что Уэсли вообще дожил до такого возраста, а я заботилась о нем лучше, чем все остальные хозяева его пациентов заботились о своих питомцах, Уэсли прожил долгую и счастливую жизнь и дожил до возраста, недостижимого и непостижимого по меркам сипух.
Я баюкала Уэсли в своих руках, как делала это последние девятнадцать лет. Доктор Кауард как раз принес какое-то еще лекарство, я стала класть Уэсли на стол, и тут его голова упала на грудь. Я приподняла ее рукой, но она упала снова. Я заглянула в его глаза. Умер?.. Доктор Кауард сорвал с груди стетоскоп и стал шарить колоколом по его груди… Да. Уэсли не стало. Плакали все вокруг. Одна из ассистенток обняла меня и поцеловала в мокрую от слез щеку. Я рыдала.
Доктор Кауард выскользнул из кабинета с телом Уэсли, чтобы провести небольшой короткий анализ, который, возможно, показал бы причину смерти. Это был крайне запущенный рак печени.
– Понятия не имею, как он вообще умудрился так долго протянуть, – сказал он мне. – Там здоровой ткани просто не осталось – одна сплошная опухоль. До последнего миллиметра. Вы сделали абсолютно все, что было в ваших силах, но тут никто уже не смог бы помочь.
Я и впрямь делала все, что было в моих силах. Я защищала его, согревала, кормила, дарила ему ощущение комфорта и безопасности, и за всю его долгую жизнь ему так никто и не навредил. Мы… справились. Мои молитвы за него были услышаны.
Уэсли изменил всю мою жизнь. Он был моим учителем, моим спутником, моим ребенком, моим товарищем по играм, моим свидетельством существования Бога. Иногда я думала, что, возможно, он действительно был ангелом, посланным жить со мной и помогать мне в горе. Он помогал: многажды я плакалась в его перья и рассказывала о своих бедах, а он искренне пытался меня понять. Он выслушивал и обнимал меня.
Он сидел на моей подушке рядом со мной, пока я спала, умывался, когда умывалась я. Он пытался кормить меня своими мышами и выбрал меня своим единственным партнером. Он делал для меня сотни гнездышек. Он изъявлял свою любовь громкими восклицаниями и имел свое независимое мнение обо всем на свете. Он комментировал все, что происходило в нашей совместной жизни, на своем совином языке. Он привлекал диких сов к окну нашей спальни своими радостными, ликующими криками… Мы были с ним счастливы. Как жаль, что я не смогла сделать для него больше тогда, у самого края. Но я по-настоящему заботилась о нем и любила его без оглядки. Он был потрясающим: любопытным, веселым, волевым, полным жизни, с огромной душой. Нет таких слов ни в одном языке, которыми можно было бы описать его глаза. Я видела в них вечность – а теперь он летел на свободе. В своей последней молитве я просила лишь о воссоединении с ним в посмертии, и еще о том, чтобы Господь принял его и позаботился о нем.
Уэсли умер, лежа у меня на левой руке, как и всегда, свесив лапы и положив голову мне в ладонь. И, как и всегда, я гладила его правой рукой. Вот как его дух покинул бренное тело. Я счастлива, что мы обнялись в последний миг.
Эпилог
КОГДА УЭСЛИ не стало, я впала в ступор. Я почти не спала и вместо этого изливала свое горе и свою тоску на бумагу днем и ночью, описывая нашу совместную жизнь, чтобы помнить. Мама с пониманием отнеслась к моему состоянию и позволила практически завладеть ее компьютером, несмотря на то, что это мешало ее делам – она работала в области недвижимости. Всего за три недели я написала черновик этой книги, а после этого спала месяцами, то выныривая из какого-то вязкого тумана, то проваливаясь в него обратно.
До болезни я брала уроки игры на ирландской скрипке у Кэйт Рид – лучшей в этом деле в США. Она играет как раз в любимом мной стиле Ист-Клэр
[5]. Мой недуг лишил меня возможности продолжать у нее учиться, но к тому времени Кэйт уже стала одной из моих самых близких подруг. Она была первой, кто понял, что я серьезно больна и что мне нужна медицинская помощь, хоть я и скрывала тяжесть своего состояния от друзей и семьи. Она стала заботиться обо мне.
Спустя несколько месяцев после смерти Уэсли Кэйт пригласила меня в клуб писателей в Палос-Вердес. Она часто сначала привозила меня к себе, чтобы я могла подольше поспать, а потом отвозила меня на собрание, где я зачитывала остальным свою историю об Уэсли. Направляясь на первое собрание, я наткнулась по дороге на магазин, с витрины которого на меня смотрела плюшевая сипуха. Я посчитала это добрым знаком и купила ее. Несколько месяцев спустя, когда я сидела в конференц-зале библиотеки и работала над книгой, прямо за окном на ветку дерева опустился филин и просидел там весь остаток дня. Пару раз я даже выходила наружу – проверить, действительно ли он там сидит, или это игры моего воображения.
Сменялись месяцы, и вместе с ними менялась я: кажется, болезнь отступала. Поскольку диагноз мой был безнадежным, я поначалу даже не заметила перемен. Однако, сравнив свое текущее состояние с тем, что было полгода назад, я осознала, что положительная динамика налицо. Я сменила медицинскую организацию, и мои новые врачи в «Kaiser Permanente» нашли способ сдерживать симптомы болезни, значительно увеличив время моей работоспособности. Вместо того, чтобы просто забрасывать меня лекарствами, они скрупулезно исследовали проблему и постоянно что-то меняли в моем плане лечения. Мой основной терапевт, доктор Фелдер, был любопытен как настоящий ученый, никогда не страшился трудностей и всегда прикладывал все усилия для решения проблемы. Это научило меня никогда не терять надежды и не считать малые шансы приговором.
