– Я сейчас приеду, – проговорила Мирослава в трубку и, обернувшись к Морису, добавила: – Мне надо ехать к тете.
– Я с вами? – спросил он.
– Нет, не надо, – произнесла она решительно, – я должна поехать одна.
– Как скажете, – отозвался он. Даже не зная, что случилось, он был уверен, что Мирослава знает, что делать.
Тетю она застала сидящей на террасе. Закутанная в теплую шаль, Виктория осунулась, похудела и постарела лет на десять. Она даже не повернула голову, чтобы узнать, кто пришел.
Мирославе было больно смотреть на нее. Она опустилась на колени возле кресла и положила голову на колени Виктории. Через миг она почувствовала, как длинные тонкие пальцы Виктории дотронулись до ее головы и застыли. Даже сквозь волосы Мирослава чувствовала, что пальцы у Виктории ледяные.
Она осторожно сняла руку тети, подняла голову, потом встала и, обняв тетку, стала тихонько укачивать ее как маленького ребенка.
– Тетечка, – прошептали ее губы чуть слышно.
Но Виктория услышала этот шепот и тяжело, отчаянно разрыдалась. Сквозь рыдания она повторяла одно и то же:
– Это я, это я виновата!
– Тетя! Милая, в чем ты виновата?
Виктория подняла голову и посмотрела на племянницу.
– Разве Игорь тебе не сказал?
– Нет, он ничего мне не говорил.
– Я… я неосознанно все время хотела ласки котика. Ну, понимаешь, чтобы он ласкался. А Луи презирал «телячьи нежности». – Виктория жалобно всхлипнула и продолжила: – Мы с Игорем пошли на выставку рыбы «Камчатский рыбак» и там увидели клетку с котиками от Приюта. Я даже сама не знаю, как меня туда притянуло. Я сразу просунула руку, и именно этот котенок прижался к ней, стал ласкаться, обнимать меня лапками. А потом он поднял свои глазки и посмотрел на меня. Глазки еще были мутными, потому что он был совсем маленький. Нам сказали, что ему полтора месяца. Но у меня было такое ощущение, что он заглядывает в мою душу. И я не выдержала и взяла его в наш дом. Нас заверили, что малыш здоров и привит. И вот ему стало плохо… – Виктория снова заплакала.
Мирослава знала, что нет таких слов, чтобы утешить теткино горе, но все-таки прошептала:
– Ты же не знала.
– Не знала, – всхлипнула Виктория, – но все-таки это я принесла в наш дом смерть Луи. Он болел четыре дня. И никакие врачи, лекарства его не спасли. Это я виновата! – снова воскликнула она.
– Тетя, моя маленькая тетя, – прошептала Мирослава, снова обнимая Викторию.
– И остались мы с Игорем сиротами, – вырвалось у Виктории.
– Тише, тише, тетечка. У вас есть мы, и потом в вашей жизни появится новый Луи.
– Нет! Только не Луи!
– Конечно, вы придумаете ему новое имя.
– Но этого больше не будет!
– Ты ведь писательница и знаешь, что такова жизнь, – пробормотала Мирослава тихо.
– Знать ничего не хочу! – воскликнула Виктория. – Это несправедливо! Это жестоко!
– Я согласна с тобой. Но изменить мы ничего не можем. Остается только примириться.
– Не хочу!
– Ты сама не раз приводила мне изречение императора Марка Аврелия: «Делай что должен, и свершится, чему суждено».
– Вот оно и свершилось! Но почему нужно слепо следовать судьбе?
– Я не знаю, тетя. Просто бывают обстоятельства, когда мы ничего не можем изменить. Мучая себя, ты не вернешь Луи.
– Не верну, – согласилась тетя.
– Вот видишь. Не хочешь слушать Марка Аврелия, послушай Фридриха Кристофа Этингера: «Господи, дай нам смирение, чтобы принять то, что нельзя изменить; дай нам мужество изменить то, что надлежит изменить; и дай нам мудрость отличить одно от другого».
– Но я не могу! Не могу смириться!
– Тогда измени!
– Что изменить? – Виктория так удивилась, что перестала плакать.
– Свое отношение к произошедшему, – сказала Мирослава решительно.
– Но как?
– Тетя, вспомни, как ты убивалась о прежнем котике, а потом твоя сердечная рана затянулась. Ты ведь помнишь?
– Помню, – тихо отозвалась Виктория.
– И эта со временем затянется.
– Но мне так плохо, – жалобно проговорила Виктория.
– Я знаю, дорогая. Но подумай об Игоре, каково ему видеть, как ты убиваешься? Ведь он тоже страдает, но молча, чтобы не добавлять тебе боли. Пожалей и ты его.
Как ни странно, но напоминание о переживаниях мужа заставило Викторию успокоиться.
– Ты права, – тихо сказала она.
– И потом у тебя есть работа. Ее ведь никто не отменял. К тому же работа лучший лекарь. Начни писать новую книгу.
– Я не могу, – растерянно проговорила Виктория.
– Можешь. Ты просто начни.
Тетка молча вздохнула. Но Мирослава почувствовала, что первый шаг сделан. Даже не шаг, а шажок. Совсем крохотный, но тем не менее.
Из дома тети Мирослава уехала только утром. Ей казалось, что тетя потихоньку начала приходить в себя: по крайней мере, рано утром она застала ее в кабинете, склонившейся над рукописью. Окликать тетку Мирослава не стала, просто осторожно закрыла дверь и на цыпочках прокралась на кухню, где Игорь готовил завтрак.
– Морис звонил, – проинформировал он, ни к кому не обращаясь.
– Я совсем забыла ему позвонить, – проговорила Мирослава покаянно.
Игорь кивнул:
– Я все объяснил ему, и он вошел в ситуацию.
– Он всегда в нее входит, – пробормотала Мирослава.
Игорь посмотрел на нее укоризненно и покачал головой.
– Извини, – вздохнула она.
– Вы так похожи с Викторией, – проговорил он то ли с сожалением, то ли с удивлением.
– Мы же близкие родственницы.
Он кивнул.
– А тетя Зая знает?
– Нет, я не стал ее тревожить. Ей и с Виктором тревог хватает.
– Ты прав.
Мирослава знала, что Виктор обещал приехать в отпуск. А потом прислал матери коротенькую эсэмэску: «Извини, сорвалось».
Сама Мирослава думала, что двоюродный брат вполне мог загреметь в госпиталь с ранением, но тетю Заю она успокаивала, уверяя ее, что Виктор сам себе не хозяин и, вероятнее всего, его опять отправили в срочную командировку. Придется потерпеть. В глубине души и Мирослава, и тем более тетя Зая мечтали о том времени, когда Виктор уйдет с военной службы и будет жить как все простые люди, – работа, дом, семья, неопасный отдых в отпуск. Вот только когда наступит это время…
Она немного подумала и решила позвонить Морису. Он сразу взял трубку.
