Марина листала альбомы, с затаенной печалью рассматривая изображения своего мужа, начиная с младенчества и заканчивая образом взрослого мужчины. Здесь были и их свадебные фотографии, и фото с уже родившимися детьми. Но вот никаких фотографий девочки, девушки в них не было.
– Удивительно, – проговорила Мирослава.
– Может быть, их изъяла полиция? – растерянно предположила Марина.
– Может быть, – не стала спорить Мирослава. – Ну что ж, больше делать нам здесь нечего, – заключила она и изъявила готовность сию минуту отправиться снова в Новое городище.
– Да, да, конечно, – заторопилась Марина.
Еще полтора часа детективы потратили на то, чтобы отвезти Солодовникову домой, и еще столько же, чтобы вернуться обратно.
– Кажется, наша речная прогулка, как это говорят в России, «накрылась медным тазом», – весело подмигнул Мирославе Морис.
– И чему ты радуешься? – спросила она сердито.
– Жизни, – отозвался он невозмутимо.
– Ну, ну. – Мирослава достала сотовый. Морис предположил, что звонить она станет Наполеонову, ан нет, Волгина назвала абонента Григорием и спросила: – Гриша, у вас сохранились фотографии Александры Калитиной?
Морис не слышал, что голос из сотового ответил вопросом на вопрос:
– Откуда?
– Вы же дружили с Солодовниковым!
– Ну и что?
– А с выпускного?
– Мои с выпускного остались.
– А Сашины?
– Она была на год младше нас и фотографий со своего выпускного мне не дарила.
– Понятно. А у Солодовниковых они были?
– Естественно, – сказал Томилин, а потом добавил: – Если только Сашка, уезжая, не забрала их с собой.
– Она могла это сделать?
– Почему бы и нет…
– Вплоть до того, что взять даже свои младенческие фотографии?
Томилин молчал, а Мирослава представила, как он пожимает плечами.
– Хорошо, – сказала она, – до свиданья. – И, не дожидаясь его ответа, отключилась.
Повернувшись к Морису, она сказала:
– Здесь недалеко живет подруга Александры Таня Черепанова, но девушка глубоко беременна, поэтому пока мы ее тревожить не будем. Можно еще завалиться в магазин, где работает еще одна бывшая подруга Калитиной, Светлана Волховая, но интуиция мне подсказывает, что лучше всего дождаться возвращения с югов Люси Гвоздиковой.
– Вы уверены, что правильно расшифровали подсказку? – спросил, стараясь не улыбаться, Морис.
– Какую еще подсказку?
– Своей интуиции. – Он все-таки не выдержал и улыбнулся.
– Стопудово, – заверила она, одарив его язвительным взглядом.
– Тогда домой? – вздохнул Морис.
– Как скажешь…
«Откуда такая покладистость?» – подумал Морис и подозрительно взглянул на Волгину. Но судя по выражению ее лица, она уже была где-то далеко.
Так что, к неописуемой радости Дона, они приехали домой задолго до наступления вечера.
Зазвонил сотовый Мориса.
– Алло, – отозвался он.
– Вы сейчас где? – поинтересовался голос Шуры Наполеонова.
– Дома, – вздохнул Морис.
– Здорово! Я как раз еду к вам. У вас есть что-нибудь поесть?
– До тех пор, пока ты приедешь, будет.
– Шура? – усмехнулась Мирослава.
– Угадали.
– Неужели ты собираешься сейчас еще с готовкой возиться? – спросила она, глядя на него с жалостью.
– Это все не так трудоемко, как вам представляется – я сейчас поставлю в духовку курицу.
– Так она мерзлая!
– Я оставил ее размораживаться прежде, чем мы покинули дом.
Мирослава посмотрела на него с уважением, но тут же снова вздохнула:
– Шура затребует сладкого.
– Со вчерашнего дня у нас остался практически целый кекс, плюс к этому нераспечатанная коробка пирожных и мороженое в камере.
– Запасливый ты мой, – пробормотала Волгина себе под нос.
Слух Миндаугаса уловил слово «мой», и он довольно улыбнулся. Через пятнадцать минут посвежевшая после душа Мирослава помогала Морису, несмотря на все его протесты, резать овощи на салат. К приезду Наполеонова все было готово.
Шура первым делом набросился на курицу, салат он нехотя поковырял вилкой и, видя, что Мирослава не сводит с него строгого взгляда, все-таки съел его.
Наполеонов никак не мог взять в толк, с какой это стати и его мать, и его друзья, точно сговорившись, твердили в один голос, что овощи полезны для его здоровья. Лично он был уверен, что ему полезно мясо и пирожные. «Но против общественности, как говорится, не попрешь», – вздыхал про себя Наполеонов и отправлял в рот малую толику овощей.
Вот и на этот раз, глотая ненавистный салат, он с вожделением думал о встрече его рта с пирожными. И наконец долгожданный миг наступил. Приятной неожиданностью был поданный на стол лимонный кекс. Отдав должное ужину, Наполеонов изъявил желание спеть.
– А поговорить ты не хочешь? – спросила его Мирослава.
– Потом поговорим, – отмахнулся он.
Морис принес гитару и положил ее перед Шурой.
Наполеонов взял с превеликой нежностью в руки инструмент, пробежал легко пальцами по струнам и запел:
Отчего ты мной играешь?
Хочешь сердце мне разбить?
Я люблю тебя, ты знаешь.
Без тебя не в силах жить.
Ну а ты легко меняешь
Правила игры своей
И меня не замечаешь
Почему? Скажи скорей!
Светит месяц в темном небе,
Ветер спит в траве густой.
И колючей розы стебель
Ты мне даришь, – «дорогой,
Чуешь, как благоухает?
Это мой тебе ответ.
По нему ты разгадаешь,
Да скажу я или нет».
Закончив петь, он обратился к Морису.
– Вот все они таковы!
– Кто? – не понял Морис.
– Женщины! – Наполеонов выразительно постучал по лбу.
– Я не согласен с тобой, – тихо отозвался Морис.
– Это еще почему? – удивился Шура.
– Потому что все женщины разные. Впрочем, как и мужчины.
– Ну ты даешь, викинг.
Морис поморщился. Весь его вид выражал: «Сколько раз тебе говорить, что я не викинг, а литовец», но вслух он ничего не сказал. Наполеонов и так его отлично понял и примирительно шлепнул по плечу.
