– Ой, скажите, какие телячьи нежности. – Людмила смешно наморщила свой небольшой носик.
– Так вы дадите мне фотографию? – улыбнулась Мирослава.
– Сейчас принесу. – И молодая женщина легко упорхнула в другую комнату, вернулась она минуты через две уже с фотографией в руках. – Вот держите!
– Спасибо.
– Пожалуйста.
– Теперь, как я понимаю, фото возвращать не нужно?
– Нет, – покачала головой Людмила.
– Говорят, что в Александру был влюблен друг Артема Григорий Томилин.
– И не он один, – беззаботно отозвалась Людмила.
– А кто еще?
– Да хоть Пашка Омелин! Остальных я и не припомню.
– А почему запомнили Омелина?
– Потому, что Саша с ним некоторое время встречалась.
– Встречалась?!
– А чего вы так удивляетесь?
– Но Томилин мне об этом и словом не обмолвился.
– Еще бы! – хмыкнула Гвоздикова. – Это же был удар по его самолюбию.
– Вы сказали, что влюблена Александра была в Артема, почему же она встречалась с Павлом?
– А то вы не знаете наши девчачьи заморочки, – Люся снова наморщила носик, – это же ежу понятно, Сашка хотела вызвать в Артеме ревность.
– А он?
– Вздохнул с облегчением.
– Вот как?
– Артем подумал, что у Саши с Павлом все серьезно и она оставит в покое его.
– А у них не сложилось…
– Так Сашка и не думала ничего складывать. Поматросила Пашку и бросила.
– И он остался с разбитым сердцем?
– Пашка увалень.
– Да?
– Я имею в виду не внешность, а характер. Ему всё как с гуся вода. Так что я не заметила, чтобы он особо страдал, когда Сашка упорхнула из города.
– А вы поддерживаете с ним отношения?
– Да, приходится.
– То есть?
– Мы с ним работаем в одной конторе! – расхохоталась Людмила. – Пашем как папа Карло на одного из современных Карабасов Барабасов.
– Он женат?
– Кто? – Голубые глаза Людмилы лукаво сверкнули. – Карабас Барабас?
– Нет, Павел Омелин.
– Пока нет. Но какие его годы.
– Я, наверное, пойду, – сказала Мирослава, – спасибо вам еще раз.
Людмила пожала плечами.
– И вот моя визитка, если вы что-то узнаете о Саше, не сочтите за труд, позвоните мне.
– Позвоню, – пообещала Гвоздикова и проводила детектива до дверей.
В машине Мирослава хорошо рассмотрела изображение Александры Калитиной. Можно было признать без всяких оговорок, что девушка была настоящей красавицей. Хотя красота этой девушки совсем не годилась для конкурсов красоты. Красота Калитиной была освещена каким-то внутренним благородством и аристократизмом, не так часто встречавшимся в наше время. Но больше всего Волгину поразил ее глубокий и печальный взгляд. Вздохнув, детектив спрятала фотографию.
А вечером Мирославе позвонил Шиловский-старший. Эдуард Бенедиктович хотел узнать, как идет ход расследования. Тон у него был такой, словно Мирослава находилась у него в неоплатном долгу.
Первым желанием детектива было отключить связь немедленно, вторым спеть ему песню Лолиты Милявской – «Иди ты на». Но она взяла себя в руки и нашла несколько вполне цензурных слов, которыми и сбила спесь с Шиловского-старшего, после чего скупо описала ему ход расследований и попросила не надоедать ей.
– Когда появится что-то существенное, я оповещу полицию и позвоню вам, – сказала она.
– Сначала мне! – заупрямился Шиловский.
– Квак бы не твак! – передразнила его она и отключила связь.
Эдуард Бенедиктович скрипнул зубами, но во имя того, чтобы найти убийцу единственного сына, решил дотерпеть до конца.
Мирославе же после разговора с Шиловским вдруг неодолимо сильно захотелось пообщаться с няней Константина Шиловского. Она знала, что старушка не захотела переезжать в особняк к Шиловскому-старшему и жила в полном одиночестве на квартире своего воспитанника. И у Шиловского не хватало духу прогнать ее оттуда.
На следующий день ровно в десять утра она уже вошла в подъезд, где жила няня Константина Шиловского. Но вместо консьержа ее встретил бугай охранник с бутербродом в руках, от которого нестерпимо воняло чесночной колбасой далеко не высшего качества.
– Куда это ты намылилась, дамочка? – спросил он развязно.
– Я не намылилась, а пришла к Евгении Степановне Беловой. А за твое хамство я сейчас намылю тебе шею, как говорится, не отходя от кассы.
Она сняла с плеча сумку и стала расстегивать легкую льняную курточку.
– Э, э, чего это ты задумала, – почему-то он сразу поверил ее угрозе, – я же пошутил просто! Если ты к этому божьему одуванчику, то иди, я ей даже звонить не буду.
– К какому еще божьему одуванчику? – нахмурилась Мирослава и сделала шаг в сторону охранника.
Он быстро попятился.
– Я имел в виду это, Арину Родионовну, тьфу ты, Евгению Степановну! Иди уже! Чего ты такая с утра злая?! – неожиданно жалобно проскулил он.
Вообще-то поведение охранника объяснялось просто. Только вчера их шеф устроил им взбучку за разгильдяйство и в назидание рассказал, что теперь лучшие охранники и киллеры женщины: «На вид вся из себя хрупкая и нежная, а голову свернет, как куренку, так быстро, что и опомниться не успеешь».
– Как это? – поинтересовался кто-то.
– А вот встретишься с такой и сразу узнаешь. Чик! И ты уже слышишь звон павловских ключей.
– Каких ключей?
– Апостол есть такой, Павел! Невежда! У него ключи от рая!
– Так мы в рай не попадем, – вздохнул кто-то.
– Ну, тогда услышите стук чертовой кочерги!
– А зачем черту кочерга-то?
– Чтобы угли мешать под котлом, в котором вы вариться будете.
Подчиненные заметно приуныли, и только один решился спросить:
– А где мы можем таких баб встретить?
– Да где угодно, – пожал плечами начальник и добавил: – Например, завтра на рабочем месте.
И тут приходит Мирослава и начинает угрожать. Поэтому охранник решил не рисковать и не связываться с ней, может, у нее за пазухой револьвер, а может, она обучена приемам ниндзя.
– В наше время ничему удивляться не приходится, – вздохнул охранник, дожевывая свой бутерброд.
Мирослава же не была провидицей и об опасениях охранника не догадывалась. Просто у нее было такое настроение, что она с удовольствием преподала бы ему урок вежливости. Но раз обошлось – значит, обошлось.
