– Неправда! – возмутилась Солодовникова.
– Правда, только вы сами себе боитесь в этом признаться. А еще…
– Что еще? – встревоженно переспросила Марина.
– Вы что-то знаете об отношениях своего мужа с сестрой и тщательно скрываете эту информацию.
– Неправда! – возмутилась Солодовникова. – У Артема с Калитиной не было никаких отношений!
– Вот как, не с Сашей, а с Калитиной. Может, вы все еще ревнуете мужа?
– Ложь! Уходите немедленно!
– Ухожу и приношу свои извинения, если чем-то ранила вас.
– Не надо мне ваших извинений! – выпалила Солодовникова. – Вы извиняетесь всякий раз только для того, чтобы тут же ранить побольнее.
– Вы ошибаетесь, – тихо сказала Мирослава и, выйдя за дверь, сама ее за собой осторожно прикрыла. Она услышала, как щелкнул замок, и тут же до ее слуха донеслись приглушенные рыдания.
«Не надо было ничего говорить ей об отношениях ее мужа и Саши. Скорее всего, со стороны Артема и не было никаких чувств», – укорила себя Мирослава и, нырнув в салон автомобиля, покаялась во всем перед Морисом.
– Вам не в чем себя винить, – спокойно заметил Морис, – ведь она сама добивалась от вас разъяснений, и вы честно ответили ей.
– Но…
– Никаких «но»! Вы же не сказали ей, что между ее мужем и его сестрой что-то было?
– Не сказала.
– А то, что Саша неровно дышала к брату, вырисовывается все отчетливее.
– Все равно не надо было говорить.
– Вот уж никогда не замечал за вами рефлексии, – хмыкнул Морис.
И Мирослава, увидев в зеркало рожицу, которую он скорчил, изображая, что жует огромный кислый лимон, невольно рассмеялась.
– Вот так-то лучше, – констатировал Морис и спросил: – А теперь куда?
– Когда въедем в город, я хочу позвонить одному человеку…
– Шуре Наполеонову, – в тон ей проговорил Морис.
– А вот и не угадал!
– Выкладывайте! Нехорошо утаивать от верного сотрудника информацию.
– А ты точно верный? – спросила она подозрительно.
– Даже чересчур, – вздохнул он, как ей показалось, с некоторой толикой сожаления.
– Хорошо, слушай. У Инны Гавриловны Солодовниковой была близкая подруга Генриетта Павловна Никольская, с которой они дружили сорок лет. Естественно, что Генриетта знала Артема и Сашу.
– Марина поддерживает с ней отношения?
– Нет. Но когда был год после ухода Инны Гавриловны, Никольская дала Марине Солодовниковой свой телефон, и та его, к нашей удаче, сохранила.
– Вы хотите с ней встретиться?
– Да, может быть, ей что-то известно о Саше.
Когда они въехали в город, Мирослава попросила Мориса остановиться возле скверика, который носил гордое название Площадь революции 1905 года.
Миндаугас как-то спросил у Волгиной, зачем нужно сохранять эти названия. На что Мирослава ответила:
– Чтобы помнили.
Он пожал плечами, но смирился, тем более что Волгина ему напомнила:
– Вон во Франции «Марсельеза» – гимн страны. И никто не пытается от него отказаться.
– Угу, – ответил он.
Пока Морис предавался воспоминаниям, Мирослава набрала номер телефона Никольской и с нетерпением прислушивалась к длинным гудкам.
Наконец трубку сняли, и совсем не старый голос произнес:
– Алло!
– Здравствуйте, не могли бы вы позвать к телефону Генриетту Павловну Никольскую?
– Не могла бы, – устало ответил голос.
– Почему?
– Потому, что мама в больнице. А вы, собственно, кто?
– Я Мирослава Волгина.
– Мне ваше имя ни о чем не говорит.
– Детектив.
– Вот как? – оживился голос. – Появились какие-то подвижки в деле об убийстве Артема?
– Виновник его гибели сам убит. Разве вы об этом не знаете?
– Мама мне что-то говорила, – неуверенно проговорил голос, – но ведь это не отменяет самого дела!
– Что вы имеете в виду? – скрывая удивление, спросила Мирослава.
– Отец этого подлеца мог бы раскошелиться и оплатить материальный и моральный вред жене и детям Артема. Мама говорила, что у Марины много долгов.
– Ей помогают родственники.
– И тем не менее!
– Извините, вы дочь Генриетты Павловны?
– Ах да, забыла представиться, я Татьяна Васильевна Рыданова, дочь Генриетты Павловны.
– Татьяна Васильевна, я была бы вам бесконечно благодарна, если бы вы согласились уделить мне несколько минут. Я понимаю, что вы очень заняты, но…
– Хорошо. Я скоро поеду к маме, выйду на остановке Авербаха…
– Татьяна Васильевна! Мы могли бы подъехать к вашему дому и довезти вас до больницы.
– Правда? – обрадовалась Рыданова.
– Да.
– Тогда подъезжайте на Солнечную, двадцать восемь. Но во двор не въезжайте, остановитесь на въезде в арку.
– Хорошо.
– Как скоро вы там будете?
– Примерно через полчаса.
– А как я узнаю вашу машину?
– Это будет черный «Мерседес».
– Как вы сказали, – запнулась Рыданова, – «Мерседес»?
– Вы не ошиблись. Но не беспокойтесь, ничего криминального.
– А вы точно детективы? – недоверчиво переспросила женщина.
– Точно. Прежде чем вы сядете к нам в машину, мы покажем вам наши удостоверения.
– Ну, хорошо, – не слишком уверенно проговорила она.
Но когда детективы подъехали к месту назначенной встречи, там уже крутилась женщина средних лет, в строгом платье коричневого цвета, с большой сумкой в руках. Машина остановилась, но женщина замерла на месте, точно ее загипнотизировали.
Мирослава хотела выйти из машины, но Морис сделал ей знак рукой, взял удостоверение и направился к женщине.
– Здравствуйте, Татьяна Васильевна, – он улыбнулся и чуть наклонил голову, – разрешите представиться, детектив Морис Миндаугас.
– А где женщина, которая мне звонила?
– Мирослава Волгина в машине. Вы хотите, чтобы она вышла и тоже пошла к вам?
– Нет, нет, – быстро сказала женщина и рысью понеслась в «Мерседесу».
– Минуточку, – окликнул ее Морис, – разрешите я понесу вашу сумку.
Она кивнула, и через миг сумка оказалась в руках Мориса. Она была неподъемной. Он удивился, как женщине под силу нести такую ношу, но тут же вспомнил, что русская женщина и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет. Он сокрушенно вздохнул и прибавил шагу, так как Рыданова уже была возле машины. Вскоре пассажирку удобно устроили на заднем сиденье, куда уже заранее перебралась Мирослава. И автомобиль тронулся с места.
