К осени Нижний Новгород напоминал муравейник. Со всей Руси сходился люд в земское ополчение. Воеводы и казачьи старшины мужиков по полкам определяли, бою обучали.
У Минина дел невпроворот, по деревням отправил обозы закупать продовольствие, на пожертвования приобретал оружие и броню...
В самом конце августа приехал в город Пожарский, но полки на Москву повёл не сразу, во всё вникал, у Минина и воевод расспрашивал, в чём у ратников нужда и какой дорогой намерены двигаться. А потом, по совету Минина, нарядили людей в те города, по каким пойдёт толчение, дабы запасы продовольствия загодя готовили.
Воеводы удивлялись:
— Пути до Москвы месяц, а Пожарский, по всему, черепахой ползти намерен.
Боярин Черкасский спросил как-то:
— А что, князь Дмитрий, уж не засиделись ли наши молодцы, пора бы и ноги размять. Поди, Жигмунд не сложил ручки...
— Оттого, князь, и сдерживаюсь. Не на потеху собираемся, на бой смертный, для Руси решительный, и какими ворога встретим, с нас, воевод, спрос...
Всю долгую осень и ползимы готовилось ополчение и только в январе 1612 года выступило из Нижнего Новгорода и пошло вверх по Волге на Балахну, Юрьевец, Ренту, Кинешму...
Прислал Трубецкой к Пожарскому гонца с предложением вести нижегородцев к нему в Каширу. А Пожарский ему в ответ:
— Не к тебе, князь, в службу веду земское ополчение, а Москву вызволять, и посему, коль твоё желание с нами заодно за честь отечества постоять, рады будем. В ратном деле каждому место сыщется...
Авангард ополчения бежал впереди, на лыжах. Артамошка шёл вслед за Андрейкой, улыбался: эко молодо, и устали нет.
Сразу за лесом увидали Кострому: стены, башни, избы бревенчатые на посаде, церкви, хоромы. Иван Шереметев, костромской воевода, закрылся в кремле, велел стрельцам город оборонять.
— Кострома Владиславу присягала, — заявил он.
Артамошка с Андрейкой к самым воротам подкатили, закричали в два голоса:
— Так-то вы Москве служите?
За ними и другие зашумели:
— Чем вам королевич приглянулся, аль под Речью Посполитой жить намерились?
Взбунтовались стрельцы, открыли ворота. Костромичи выговаривали ополченцам:
— Эко, баяли, под королём жить! Чать, не латиняне!
Позабыли: не вы, нижегородцы, а мы, костромичи, к Ляпунову ратников слали.
Авраамий заметил Артамошку, когда от Пожарского выходил. Остановился, благословил:
— Живота не жалей, сыне, живи по заповедям Божьим.
Умостился в монастырский возок. Ездовой, молодой послушник, причмокнул, кони тронули. Акинфиев смотрел келарю вслед и вспоминал тот день, когда Авраамий напутствовал его, посылая в Нижний Новгород.
Келарь же, сидя на кожаных подушках монастырского возка, совсем об ином думал. Авраамия и Дионисия волнует несогласие в земском ополчении. О нём прознали в лавре, и архимандрит сказал:
— Брат Авраамий, меж воевод неудовольствие зреет: весне начало, а земцы едва до Ярославля добрались да и засели в городе. Этак до раздора дойти может.
Воеводы корят Пожарского в медлительности. Не помогли и увещевания ростовского митрополита Кирилла.
Келарь вздохнул. Правы воеводы, не слишком поторапливается князь Дмитрий. Намедни Андрей Алябьев на совете воевод попрекнул Пожарского:
— Заботит меня, князь Дмитрий Михалыч, почто на месте топчемся, когда нам под Москвой уже стоять надобно.
Алябьева другие воеводы поддержали; Минин их урезонивал:
— К чему препираться, прав князь Дмитрий: эвон как по пути мясом обрастаем, Русь раскачиваем, эвон сколь ратников прибывает.
Молчавший до того воевода Михайло Дмитриев заметил:
— То, Кузьма Захарьевич, может, и так, но дале тянуть нельзя, иначе появятся под Москвой новые вражеские хоругви...
Накануне отъезда из Ярославля Авраамий имел с Пожарским долгий разговор. Князь хмурился, обиды на воевод высказывал:
— Нижний Новгород мне ополчение доверил, но воеводы мнят себя велемудрыми. Я же их умом мыслить не желаю, к Москве приведу ратников не малым числом и не скопищем.
Провожая келаря, пообещал:
— Архимандриту и лавре, отче, передай: на неделе Ярославль покинем. — Повременив, вздохнул: — Не личного ищу и не корысти ради согласие давал я. Коли же когда заблуждался, то не по злому умыслу.
Под Ростовом Великим князь Дмитрий Михайлович, опередив ополчение, завернул в Спасский Суздальский монастырь поклониться гробам своих предков, какие род от Рюриковичей вели.
Тихо и покойно в монастырском дворике, и никто не мешал Пожарскому оставаться один на один со своими думами.
Безмолвны замшелые плиты, скрывая многие тайны человеческих жизней. Да и кто обвинит предков князя Дмитрия? Служили отечеству и государям по чести и совести.
Опустив голову, Пожарский долго ходил между могил. Потом вошёл в монастырскую церковь, отстоял обедню вместе с монахами и, прощаясь, протянул архимандриту кожаный кошель с монетами:
— Помолитесь, отче, за упокой близких мне, молитесь за успех дела нашего правого...
По оттепели, в паводок, повёл гетман Ходкевич хоругви гусар и роты жолнеров к российскому рубежу. От Бреста до Смоленска вёрст пятьсот и в месяц не уломали. От Западного Буга до Днепра не одна переправа, и на речных разливах в трое, четверо суток не всегда управлялись.
У Смоленска дожидалась Ходасевича сотня каневских казаков. По требованию короля привёл их походный атаман Рябошапка, седой, с лицом, посеченным саблей. В той сотне отыскался и Тимоша. За два лета заматерел Тимоша, степными ветрами задубило кожу, и не в одном набеге за Перекоп играл он со смертью. Но то были походы и схватки с неприятелем, а ныне скакал Тимоша с ляхами на Русь. Не радовало его весеннее тепло и музыка, какая постоянно играла в колонне шляхетского воинства.
Бывало, прежде любил Тимоша ту пору весны, когда земля, отойдя от зимы и отпаровав, подсыхала, бралась корочкой, а степи одевались в зелёный покров и зацветали подснежники и ландыши, а чуть позже распускались воронцы и вытягивали головы маки.
В этом походе Тимоша весны не чувствовал. Когда походный атаман объявил идти с Ходасевичем на Москву, Тимоша сначала не задумывался, но у Смоленска, увидев разрушенный и сожжённый город, вдруг оторопел: куда и зачем идёт он на Русь? Прежде хаживал он на Москву с Болотниковым, но тогда народ хотел посадить на царство Димитрия, а теперь панов, какие в Кремле закрылись, спасать и Владислава на российский престол сажать. Тимоша русич и смотрит, как ляхи разоряют российские города и деревни, а копыта их коней вытаптывают российскую землю... Смерть российскому мужику несут гусары и жолнеры. Так отчего Тимоша им пособник? Не доведи Бог убивать русичей!
