— Моя государыня, теперь недолго ждать. Не потому ли царь и велел привезти тебя в Коломну?
— Но разве бояре изменились? Прежде они не хотели признавать его.
— Когда нет Шуйского, государь не нуждается в боярской поддержке.
— Так ли? — Мнишек иронически усмехнулась.
— Моя государыня, царю Димитрию народ верен. Ему готовы служить дворяне. Рождественскую службу царица Марина будет слушать в Благовещенском храме.
— О Мать Мария, услышь мою молитву. Если слова твои, боярин Иван, сбудутся, проси, и я исполню всё, чего ты пожелаешь.
— Так ли, моя госпожа? А если это будет недозволенное? — Заруцкий заглянул Марине в глаза, но она не отвела взгляд.
— Дерзки слова твои, вельможный пан Иван, однако проси...
Когда Заруцкий уже сидел в седле и скакал обочь рыдвана, Мнишек была твёрдо уверена: казачий атаман останется ей верен, что бы ни случилось.
В Москве собирали посольство в Речь Посполитую. В Можайске коронный гетман готовился войти в Москву и для того выдвинул к Звенигороду Гонсевского; а староста усвятский Сапега хотя и получил указание короля подчиниться Жолкевскому, всё ещё гадал, кто скорее в Москву вступит: коронный или Димитрий.
Тяжко, ох как тяжко на душе у митрополита Филарета. Чует сердце: надолго, если не навсегда, покидает Москву. Молит он у Бога послать ему силы исполнить замысленное.
Перед дальней дорогой навестил родное подворье, долго бродил по пустым, гулким хоромам. Немногочисленной дворне наказал беречь дом, ждать хозяйку с детьми. В просторной горнице, где в старые, добрые времена при свечах собирались всей семьёй, митрополит отёр набежавшую слезу. Вон на той лавке у стола сидела жена, а рядом — дочь-подросток. Сын Мишенька взбирался на кованый сундук возле отделанной изразцами печи. В этой горнице сделал Мишенька первые шаги, Филарет мысленно поговорил с женой, детьми, попрощался с ними, дал им наказы...
Из своего подворья к брату Ивану перешёл. Обнялись. Младший Романов носом зашмыгал. Филарет помрачнел, отстранился:
— Почто хлюпаешь, Господь не без милости, авось живым вернусь. Уговор не забывай, при случае на Михаилу расчёт держите, о том исподволь боярам, каким веришь, внушай. По зёрнышку кидай, и даст всходы.
— Не доведи, Господи, королевичу власть отдать!
Лицо брата исказилось, напомнив Филарету о давнем ранении Ивана С той поры с ним иногда приключалась падучая. Митрополит положил ладонь брату на плечо, сказал, успокаивая:
— Оттого и еду к Жигмунду.
— Аль я не смекаю, потому и очи влажны, что в чужие земли отъезжаешь.
— Нет покоя на Руси, мается люд. Изначала истории не ведала такого Россия, разве что в ордынское разорение... В те лета разум осенил князей, единились они и скинули иго. Не оставит нас Всевышний и ныне. Ты же, брат Иван, семью мою опекай.
Они направились в хоромы. Жалобно, тоскливо поскрипывали под ногами рассохшиеся половицы. Иван Никитич сказал:
— Не гадал, сколь короткий срок отведён царствованию Василия.
Филарет прервал брата:
— И записано в Новом Завете от Матфея: всякое древо, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь. Аще завещал Иисус ученикам своим: не преступай клятвы. Так ли жил Василий?
ГЛАВА 5
Боярское посольство ещё и Москву не покинуло, а Станислав Жолкевский уже к городу подступил. Всполошилась Дума, запросили коронного, с чем на Москву идёт, тот ответил:
— Не крови ищу, с добром, ибо желаю видеть у вас на царстве королевича...
На переговоры с коронным отправились Мстиславский с Шереметевым и Василий Голицын. А с боярами поехали окольничий Мезецкий и думные дьяки Луговской и Телепнёв.
Жолкевский с ротмистрами и хорунжими встретили бояр на Новодевичьем поле, за Земляным городом, где накануне поставили просторный шатёр. Угощали гостей, пили за короля и королевича, за Московию и Речь Посполитую.
Седой раздобревший коронный, выпив изрядно, обнимал Мстиславского, приговаривал:
— Вельможный пан Фёдор мае друга!
Князь морщился, но терпел...
Разошлись за полночь, чтобы на следующий день начать переговоры.
С утра густой туман лёг на Новодевичье поле. Через щели пелена заползала в шатёр, где по одну сторону стола расселись коронный с панами, по другую — московское посольство.
— Вельможные Панове, — сказал Мстиславский, — земля наша в печали без государя пребывает, а как телу без головы быть?
— Разумно, князь Фёдор, дуже разумно, — кивал Жолкевский, — без царя погибель Московии.
Поддакивали паны:
— Правдивы слова твои, боярин, в разорении Русь, холопы в воровстве, самозванец того и гляди в Кремле очутится.
А Мстиславский продолжал:
— Имеем мы намерение просить на царство королевича.
Коронный довольно покручивал ус:
— Бог надоумил вас, бояре, доброго царя обретёт Московия.
Тут Шереметев вмешался:
— Но, вельможные Панове, Русь не примет Владислава, покуда он веры латинской.
Бояре закивали согласно, а Шереметев добавил:
— Пусть королевич веру нашу примет.
— То крулю решать, — отмахнулся Жолкевский. — А по мне вшиску едно — латинянин ли, православный.
— Мы к королю посольство наряжаем, для ряды, — сказал Голицын.
Паны зашумели:
— Станет королевич царём, то и веру вашу примет. А вам бы, бояре, с Речью Посполитой замириться. Как крулю сына к вам в Московию отпускать, коли меж нами война?
Коронный добавил:
— Круль без Смоленска мира не даст.
Шереметев вставил:
— Коль Русь королевича на царство призовёт, к чему Жигмунд Московию зорит? Король на порубежье хоругви привёл, города наши под себя взять норовит...
— То круля слово! — заговорили паны.
Думный дьяк Телепнев по знаку Мстиславского развернул свиток, а Мстиславский дождался тишины и заявил:
— Вельможные Панове, вот наши условия, на каких мы согласны королевича принять.
И прочитал зычно. Тут тебе и с Римом не сноситься, и жену-россиянку иметь, и веры латинской не держать, и ляхов в Москву не впускать в большом числе...
Паны вельможные взволновались, а Жолкевский руку поднял:
— Мы, Панове, без круля такого подписать не можем.
Мстиславский пожал плечами:
— Раз вы такого не подпишете, то как нам поступать, с чем к крулю ехать? Либо Жигмунд не желает выдать нам в короли сына своего? Так мы с тем и отъедем.
