Книга Вздыбленная Русь, страница 80. Автор книги Борис Тумасов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вздыбленная Русь»

Cтраница 80

Над Звенигородом давно спустилась ночь, а жизнь в стане коронного гетмана не стихала. Шумно и весело в таборе маркитанток. Часть этого бойкого племени, оторвавшись от своих подруг, осевших в королевском лагере под Смоленском, перекочевала к Звенигороду. Добрались, пренебрегая опасностями, разбили свой цветастый табор. Выпрягли, стреножили коней, подняли оглобли и дышла фургонов, и развернулась бойкая торговля.

Потянулись в табор паны с добычей. Днём здесь всё напоминало ярмарку, горластую, зазывную, а ночами горели костры, играла музыка, паны бражничали и веселились с беспутными и щедрыми на ласки бабёнками, расплачиваясь за всё всякой добытой рухлядью.

Случалось, наезжали к маркитанткам шляхтичи из отряда старосты усвятского Сапеги, поднималась стрельба, паны хватались за сабли, визг и злая брань висели над Звенигородом.

Вспоминая молодость, заходил в табор и коронный. Едва появлялся, как навстречу устремлялась самая проворная красавица со стульчиком и жбаном вина. Выпьет Жолкевский, посадит молодку на колени и, поцеловав, сетуя на годы, удаляется, усмехаясь в усы. Ему ли, чья жизнь прошла в седле, удивляться бродячему маркитантскому табору. Без него войско отяготится добычей и потеряет боеспособность и маневренность...

Коронный торопил время. Он рвался в Москву, пока боярам не стало известно о замысле Сигизмунда. Но прежде чем войти в город, Жолкевский должен отбросить от Москвы самозванца и исполнить королевский наказ — привести в повиновение Сапегу.

Станислав Жолкевский ждал, когда Москва пошлёт стрельцов на самозванца, — тогда заиграют походные трубы и гусары коронного оседлают коней.


Всю ночь лил дождь, и земля уже не принимала влаги. Андрейка слышал, как она плакала, будто малое дитя, всхлипывала и пищала. Где-то далеко поблескивала молния и глухо рокотал гром.

Не спала, ворочалась Варварушка. Спустив ноги с полатей, Андрейка спрыгнул на мазанный глиной пол, вышел в тёмные сени, открыл дверь. Пахнуло свежестью, по лицу секанули косые струи. Андрейка прислушался. Шумел дождь, шелестела Отяжелевшая листва, а за деревней недовольно ворчала выползшая из берегов река. В такую пору она бурлила и вертела на ямах, а в её мути неслись коряги и разный хворост.

К утру небо очистилось, установилась ясная погода, и поднявшееся солнце заиграло многоцветно, выгрело.

К обеду Андрейка, взяв берестяной туесок, отправился в ближний лес, где накануне он обнаружил в старом дупле борть.

Тёплый ветерок и солнце уже сделали своё, земля подсохла, взялась корочкой. Под лаптями она мягко подминалась, идти было легко, приятно. На душе у Андрейки радостно, день ему удавался; с утра вытащил на заброшенный с вечера крючок сомика, теперь вот за мёдом шёл...

Борть оказалась с заполненными сотами. Не голодные пчёлы встретили Андрейку беззлобно, да и брал он по справедливости, не грабил, срезал только часть, прикинув на глазок, чтобы осталось пчёлам в зиму и борть к следующему сезону не вымерла с голода...

К вечеру, довольный, возвращался домой и не знал, какая беда ждёт его. В отсутствие Андрейки нагрянули в деревню польские фуражиры, очистили клети, выгрузили зерно и убрались, сведя со двора и Варварушкину коровёнку, а сама Варварушка едва спаслась от шляхтичей.

Ещё за околицей учуяв крики и плач, Андрейка догадался, беда приключилась, а когда узнал, сел на лавку, задумался. Нет, не спрятаться Андрейке в деревне, когда народ горя с лихвой хлебает. Ране от своих бояр и дворян, а ныне ещё от шляхты. Вон, до самой Москвы Речь Посполитая достала.. А как всё у Андрейки ладно получалось: и жена добрая, и хлеб сеял, и хозяйство вёл...

Встал, обнял Варварушку:

— Прости меня, но должен я покинуть тебя. Негоже мне от общей беды скрываться, когда народ мыкается. Побьём недругов — вернусь к тебе...

Оставляя после себя помётный след, проехал конный авангард из московских дворян, а вскорости показалось и стрелецкое воинство. Пылили полки, покачивался лес бердышей и пищалей. Московские стрельцы брели неохотно, переговаривались, на жизнь сетовали:

— За службу шиш показывают, а самозванца воевать: «Стрельцы, иде вы?»

— От огородов, ровно от пуповины, оторвали.

— Капусту скоро квасить.

— Рано, пускай до морозов выстоит.

— Митька, а Митька, ты давеча кабанчика завалил?

— Почём знаешь?

— Визг на всю Ильинку раздавался, и смолятиной тянуло. Мясцом бы угостил.

— Своих голопузых полна изба.

— Эк, ребятушки, а моя благоверная лук вырастила — утром куснёшь, до обеда слёзы утираешь.

— Слышь, Васюхан, чтой-то Петька-купчик вкруг твоей жёнки петляет, никак, торгуется?

Высокий стрелец с выбившимися из-под шапки с остроконечной тульёй рыжими космами, переложив пищаль с плеча на плечо, отшутился:

— Моей есть чем торговаться, не чета твоей, сухозадой.

Хохочут стрельцы:

— Ай да Васюхан, оно и впрямь, от твоей жёнки не убудет, разве что прибудет — гладка, и голодуха не берёт.

— Сколь ты детишек настрогал?

— А почто ни одного рыжего нет?

Кособочась в седле, проскакал Мстиславский, а с ним второй воевода Андрей Голицын. Покосился Мстиславский на стрельцов: эко ржут, ровно жеребцы стоялые, ему бы их заботы. Мстиславский с коронным уговорились сообща на самозванца выступить: князь Фёдор Иванович Трубецкого побьёт, а Жолкевский поучит Сапегу.

От Москвы и до Коломенского, где встали полки Трубецкого, вёрст двадцать. Коли бог даст, то князь-воевода решил в полпути дать стрельцам передышку, а назавтра бой принять...

На Москве о будущем царе Владиславе разговоры, не всё боярское решение одобряют: ляхов-де на Русь наводят! Но бояре на Думе так решили: уж лучше королевич, чем самозванец и власть воровская...

Патриарх боярам перечит, Шуйского на царство требует, пострижения не признает. Однако нынче воинство самолично благословил.

Есть и бояре, какие королевича не желают, но то невелика печаль, смирятся...

Конь под Мстиславским идёт резвой иноходью, не мешает думать. А мысли одна за другую цепляются, тянутся цепочкой. Понимает князь Фёдор: коли не найдут бояре общего языка с Гермогеном, не поддержит их люд московский. Одно и обнадёживает Мстиславского: когда Владислав веру переменит и поклонится патриарху, оттает сердце Гермогена. Не знал и не догадывался князь Фёдор Иванович, а коронный скрыл, что Сигизмунд сам вознамерился сесть на царство. Жолкевский верно высчитал, от королевской затеи не жди добра...

Бояре, какие Владислава не приемлют, винят Мстиславского, а он ли первым на королевича указал? Поди, тушинцы Михаила Салтыков да вертихвосты Хворостинин и Рубец-Масальский, а с ними вкупе Плещеев и Никитка Вельяминов с дьяками-прожогами Грамотиным и Чичериным королю Жигмунду челом били...

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация