Когда Гарафеев выходил с маленькой Лизой в коляске, то в квасной очереди стоял на общих основаниях, но стоило подойти к бочке с пивом, мужики начинали подвигаться и махать «О, нянька! Пропустите няньку!»
Сегодня, значит, Соня сходила за квасом сама…
– Так здорово пахнет летом, – улыбнулся он.
– Да уж. Ах, как я мечтала, что когда-нибудь буду с собственной грядки все это рвать…
– Да?
– Представь себе! Больше мне ничего в жизни так не хочется, как свою дачу, чтоб в земле копаться.
– А что ж ты мне не говорила никогда?
– А смысл? Все свои проблемы я всю жизнь вынуждена была решать самостоятельно.
– Может, я тоже хотел.
– И все наши общие проблемы я тоже всегда решала сама. Что тебе говорить, что стенке – результат одинаковый.
– Соня, но я не такой уж был ужасный муж. Отдавал тебе все деньги и меньше чем на полторы ставки не работал никогда.
– И что же у нас в сухом остатке? – жена засмеялась фальшиво и язвительно. – вот эта роскошь?
– Вообще-то люди в коммуналках живут.
– И на шикарных дачах тоже люди живут. Мог бы и подсуетиться, найти нормальное место, а не рвать задницу за три копейки. Вот Белоглазов…
– Не начинай. Белоглазов – конъюнктурщик.
– А ты у нас такой бескорыстный, дело прежде всего.
– Да, прежде всего.
– Ну вот когда ты думаешь только о деле, то только оно и делается, а ты сам как сидел в заднице, так и сидишь. Себя тоже нельзя забывать, особенно когда у тебя семья. Ты думаешь, мне степень доктора наук прямо позарез была необходима?
– Думаю, что да.
– А вот и нет! Я старалась только ради вас с Лизой. Только для семьи.
– А я думал, что диссертации пишут ради научного прогресса, – буркнул Гарафеев.
– Вот из-за таких идиотских идей ты и сидишь там, где сидишь! Жил как хотел. Жена пять лет в одних сапогах, дочь в обносках – плевать, главное, чтобы какой-нибудь алкаш не окочурился. Вот истинно достойная цель!
Гарафеев промолчал.
– Ладно, извини, – сказала Соня, – раз мы все равно разводимся, то нечего ругаться. Прости, если испортила аппетит.
– Все в порядке, – примирительно вздохнул Гарафеев. – Аппетит к такой окрошке ты ничем не перебьешь.
– Еще тарелочку?
– А давай.
Гарафеев предвидел, что скоро в животе начнет булькать, но останавливаться не стал.
Жена улыбалась, глядя, как он ест, и Гарафеев отложил ложку:
– Слушай, Сонь, ты если хочешь ругаться, то давай.
– В смысле?
– Ну ты никогда раньше мне не говорила, что я ничтожество и неудачник.
– Такое нельзя говорить своему мужику.
– Но тебя ж распирало, верно?
Соня кивнула.
– Так говори. Все, что накипело.
– Зачем?
– Просто как-то глупо разводиться с целыми нервами. По идее достойная женщина не должна выпускать мужика на свободу, пока не сожрет весь его мозг.
– Твоим мозгом сыт не будешь.
– Чем богаты… Но я да, наверное, был совсем не такой хороший муж, как о себе понимал. Может, и врач не такой хороший… Действительно, помру – и что обо мне будут вспоминать? Что болтался тут один придурок, как пришел после института рядовым врачишкой, так всю жизнь и просидел, пока не сдох на рабочем месте. Ничего не достиг.
– Я сейчас заплачу.
– Правда?
– Нет. Просто ты подвижник, Гар. Это достойно и вызывает восхищение, но подвижник должен быть одинок.
Гарафеев кисло улыбнулся.
* * *
Вернувшись домой, Ирина без сил опустилась на низенький пуфик. Последнее время ей стало тяжело ходить на каблуках, но она крепилась, не сдавала позиции. Было страшно, что, если сейчас перейти на удобные тапочки, нога разобьется, а то и, о ужас, вырастет на целый размер (Ирина слышала, что беременность выкидывает с женщинами подобные страшные вещи). У кого выпадают зубы, у кого – волосы, а у других, наоборот, вырастают, где не надо, кто-то превращается в аэростат, по крайней мере, живот точно перестает быть нежным и упругим, ну а про грудь уж и говорить нечего. Егор нисколько не забрал у нее красоты, но вторая беременность после тридцати не будет так снисходительна.
Пока с Ириной не происходило таких жутких перемен, но она страшно этого боялась, ведь ей так важно оставаться красивой и желанной для мужа, который сам красавец, да еще и моложе почти на пять лет.
Прислонившись к стене, Ирина закрыла глаза. На кухне что-то жарилось, пахло перцем и слышно было, как шкворчит масло. Вдруг зашипело – это Кирилл бросил мясо на сковородку.
Он, кузнец, по профессиональной привычке всегда раскалял посуду до температуры плавления и вообще готовил гораздо лучше, чем Ирина, до брака с ним считавшая себя великолепной кулинаркой.
Ирина пригорюнилась. Скромный скучный быт работающей женщины. Нет у нее сил ни на крахмальные салфеточки, ни на пироги, ни на три салата каждый день. Чистый пол и обед на два дня – вот ее максимальный максимум. А суп – на три, если быть точной.
В маленькой квартирке тесно, а скоро станет еще теснее, а размен даже не начинался. У нее нет сил, а Кирилл целыми днями на работе, плюс левые заказы у него (о которых она как представитель закона ничего не знает и даже не подозревает).
Он муж, добытчик, приносит в семью очень немаленькие деньги и вправе рассчитывать, что все остальное обеспечит подруга жизни, а в реальности все наоборот. Нерадивая подруга приползает позже мужа к готовым котлетам.
Позор! Нет, надо срочно решить хотя бы жилищный вопрос, чтобы до родов переехать.
Она будет занята с малышом и не сможет обслуживать Кирилла лучше, чем сейчас, но хоть бедному парню не придется приходить в крошечную коробочку, увешанную пеленками и ползунками. Эта маленькая двушка, плюс комната Кирилла, плюс доплата, которая у них образовалась очень приличная, плюс гараж он хочет продать… Выходит на все про все шикарная трешка, и уже через месяц можно в ней поселиться, только надо приложить немного усилий. Есть вообще простой вариант – соседки Кирилла готовы выехать из своих комнат, если им предоставить каждой по однушке. Тогда и гараж можно оставить себе, хотя Ирине очень хотелось его продать. Из принципа.
Тоже ситуация – пример необходимой самообороны. Когда-то в незапамятные времена после смерти отца Кирилл пустил в свой гараж папиного близкого приятеля Коркина. Это был дружеский жест, никаких денег Кирилл не брал, пустил просто из добрых чувств и чтобы помещение не простаивало.
Приятель пользовался активно, забил гараж разным барахлом и так уверенно стал считать его своим, что ни разу не предложил Кириллу выкупить его или хотя бы подновить за собственные деньги.
