— Ничего себе, — проговорил Горбун, — вот дело так дело.
— Да, дело серьезное, от которого будет зависеть многое в разгроме крымско-турецких войск, особенно подданных султана Селима II, его отборных янычар. Ты, Осип, входишь в мой отряд.
— Добре! — обрадовался Горбун.
— Что делать, я скажу всему отряду. Им занимается Новик.
— Так я пойду к нему?
— Погоди, — остановил его порыв князь, — это еще не все, что ты должен знать и принять.
— А что еще?
— Я говорил о группе подрыва, которая и должна будет исполнить главную роль в то время, когда отряды займутся отвлечением сторожевой рати наместника Юнис-бея.
— А мы тут при чем?
— При том, что я решил в группу подрыва вовлечь Лидию.
— Чего? — Радость на лице Горбуна сменилась хмурью. — Ее-то зачем? Она баба, стряпуха, знахарка, не воин. Коли оказывать помощь раненым, то и в крепости то невозможно…
— Так надо, — оборвал его Савельев.
Он объяснил, зачем привлекается стряпуха, взглянул на нее и спросил:
— Согласна ли ты, Лидия, войти в группу? Без твоего согласия насильно вводить тебя в нее я не стану. Придется менять план, но это ничего, изменим.
— Лидуха, не соглашайся! — воскликнул Горбун. — Это тебе не с дружиной в укрытиях сидеть. Это жизнью рисковать.
— Но ты же будешь рисковать.
— Я — воин.
— А я… я, если не соврал, жена воина, значит, тоже воин. — Она повернулась к Савельеву и твердо произнесла: — Согласная я, Дмитрий Владимирович.
— Что ты делаешь, Лидуха, ведь сгинешь?! — тряхнул головой Горбун.
— Я, Осип, как все.
— Ну, тогда, — наказал Савельев, — заканчивай с приготовлением трапезы и ступай к татарке, что приехала с детьми малыми. Возьмешь у нее одежу татарскую, украшения, что она завсегда носит, пусть она подкрасит тебе, наведет брови, в общем, сделает похожей на татарку. После этого иди к Баймаку и далее будь под его началом.
— Слушаюсь, князь.
— А ты, Осип, ступай к Новику. Хотя пойдем вместе. С Лидухой вопрос решен, след мне заниматься отрядом.
Они вышли на улицу.
— Дмитрий Владимирович, ты же ведаешь, сколь я сделал вместе с дружиной. Оставь Лидуху, я пойду вместо нее и подорву, ко всем чертям, эту конюшню. Всю охрану положу, — просяще посмотрел на князя Горбун.
— Нет, Осип, дел ты, конечно, наворотить можешь много, но сейчас надо действовать аккуратно и хитро. Так что пойдешь со мной. А за Лиду не беспокойся, за ней Баймак присмотрит. Ее место не спереди.
— Значит, оставить Лидуху никак не можно?
— Нет!
— Жестокий ты человек, князь.
— В тебе обида и злость говорят. Приди в себя, успокойся.
— А если бы она отказалась? Тогда ведь оставил бы?
— Тогда оставил бы. Но она согласилась, и хватит пустых речей, Осип, мы на задании, а не на потехе в Москве.
— Извиняй, погорячился, но если…
— Что, если? — повысил голос Савельев.
— Ничего, — буркнул Горбун и замолчал.
Так они дошли до места, где у разбитой стены Новик собрал отряд. Там Савельев взял начало в свои руки, поставив хмурого и злого Горбуна в строй.
Определив задачу, кому что взять, объяснил, что делать поначалу, а потом у деревни, за рвом, в самой крепости.
— Задание, други, опасное, но мы здесь как раз для того, чтобы сполнить его, и дружина сполнит задание государя. Ведь так, други?
— Так, воевода! — дружно ответили ратники.
Камал, вернувшись домой, сказал матери, чтобы собирала пожитки.
— Что, уже? — прижала она руки к груди.
— Да, я у дяди Ильдара встречался с татарином, что служит в русской дружине. Одним из тех, кто был у нас. Со старшим, — гордо поднял голову юноша.
— Вырос-то как быстро, я и не заметила! — воскликнула мать.
— Да, мама, я взрослый, я — воин и буду воином, как тот татарин в дружине.
— А как же отец?
— Мне поручено пойти в порт, отыскать отца и сказать, чтобы он шел домой. Вечером мы должны покинуть Азов.
— Надеюсь, навсегда. Хоп, Камал, раз поручено, иди, но будь осторожен.
— А чего мне осторожничать? Я ловкий, уже и на разведку ходил.
Мать улыбнулась, вспомнив, как отец посылал его смотреть улицу Восточную.
— Да, да, конечно, и все же обидно будет, если что-то случится в наш последний здесь день. Да, возьми вот узелок, там лепешка и кусок сухой баранины, так будет правдоподобно, сын несет отцу еду.
— Ладно, давай, а вы тут с Бану время зря не теряйте.
— Хорошо, — вновь улыбнулась Динара, жена Байгира.
Юноша вышел из дому и решил пойти по Восточной улице, чтобы еще раз посмотреть на разъезды. Не будет лишним, если татары из дружины так заинтересовались этой улицей и охраной.
Он дошел до небольшой городьбы подворья хромого Мустафы, глянул в проулок, там народу мало, всего двое мужчин и одна женщина, явно пришедшие с посада.
Камал шел и думал, как семья будет жить в далекой Московии, где все не так, как здесь. Это пугало и рождало сильный интерес. Он знал, что на Руси, в Москве и других городах, живет много татар. И ничего, никто их не притесняет, не унижает, не то что турки, османы их за людей не считают.
Турецкий разъезд появился внезапно из-за поворота к порту.
Старший остановил коня. Встали и следовавшие за ним ратники.
— Ты кто такой? — спросил турок.
— Камал, сын Байгира, что работает в порту. Вот несу ему еду. — Он поднял узелок.
Турок неожиданно стеганул плетью по узелку, порвал материю, лепешка вывалились на землю. Камал бросился подбирать, думая, что же это за мусульмане, когда вот так обращаются с хлебом. Мусульманин не бросать, а поднимать хлеб должен, и если не есть, то положить на видное место для птиц.
— Забирай свой узелок, — усмехнулся старший, — и бегом в порт, боле на этой улице чтобы я тебя не видел, понял, баран?
— Понял, — процедил сквозь зубы Камал.
— А то так угощу плеткой, что долго корчиться в своей халупе будешь.
Смеясь, разъезд двинулся дальше.
— Ничего, потерплю, придут русские, они вам устроят жизнь веселую, — проговорил вслед туркам юноша.
В порту творилось нечто невообразимое. К галерам и другим судам, что стояли вдоль причала, по сходням поднимались люди, чтобы сойти вниз с мешками на плечах. Турки их погоняли.
Камал долго всматривался, пока наконец не увидел отца. Тот спускался с грузового парусного судна с мешком. Скинул его на другие возле городьбы, встал отдышаться.
