— Отец! — крикнул юноша.
Завидев сына, Байгир осмотрелся, подошел:
— Что, Камал, сигнал?
— Да, тебе надо идти домой.
— Я бы хоть сейчас, но пока не получится, работы слишком много, и охраны набилось больше, чем грузчиков, потому как сам Юнис-бей в порту. Уж чего он, пес, тут делает, не знаю, но покуда не уйти. Удивляюсь, как ты прошел.
— По Восточной улице, отец, правда, там разъезд ударил плеткой и предупредил боле не ходить по той улице.
— Ладно, ступай обратно через центр. А я, как смогу, подойду. Вы на подворье собирайтесь. Запряги коня, Камал.
— Сделаю, отец, ты еду-то возьми.
— Э-э, не до нее, турки не дают даже передохнуть. Это сейчас никого нет… вот шайтан, помянул на свою беду, уже идет погонщик. Беги, а лепешку с мясом сами съедите. Беги!
Камал рванул к улочке, ведущей к мечети.
Подошедший турок взмахнул плеткой:
— Что встал, лентяй?!
— Сын приходил.
— За работу!
Байгир пошел к барже, встал в колонну на сходни.
Камал же, пробираясь через толпы янычар, стражи, другого народу, вернулся домой. Поведал матери слова отца, пошел запрягать коня.
Семья собралась быстро, но Гаяз все не возвращался. Динара, сложив скарб в арбу, сидела на топчане переднего двора, откуда были видна улица. Камал с сестрой собирали фрукты в саду. Пригодятся. Байгир пришел только после Магриба — вечерней молитвы. Солнце зашло за горизонт, начались сумерки. Жена предложила перекусить, но Гаяз отказался.
— Надо ехать, Динара.
— У нас все готово, может, хоть обмоешься, вода еще теплая осталась.
— Нет. Едем из этого проклятого города!
Они выехали с подворья, только прикрыв двери и ворота, как наказывал русский воевода. До ворот дошли вместе с вереницей пеших мужчин, уходящих после тяжелого рабочего дня на окраину посада.
Старшему охраны поста либо надоело сидеть в башне, либо он еще не утратил рвения из-за своей молодости. Пропустив пеших, он остановил арбу Байгира:
— Стоять!
Гаяз натянул поводья, лошадь встала.
— Кто такие? — подошел к арбе турок.
Байгир представился, указал на женщину, девушку и юношу:
— А это моя дочь, жена и сын.
— Где работаешь, Байгир? — спросил турок.
— Там же, где многие, в порту, грузчиком.
— У тебя завтра нет работы?
— До утра мы вернемся, — солгал Гаяз.
— И куда же едешь?
— В селение недалеко от крепости. Еды дома не осталось почти, а семью кормить надо.
— Семью кормить надо, — усмехнулся турок, — только зачем такое количество скарба загрузил в арбу? Столько берут, когда уезжают совсем.
Байгир был готов к подобному вопросу.
— Денег мне давно не платят, провизию просто так не дадут, будем менять то, что нажили за долгие годы.
— А зачем семью с собой тащишь?
— Так ловчее менять. Жена с дочерью в один конец селения пойдут, я в другой, сын при арбе останется. Время-то светлого мало осталось. Ты бы пропустил нас, воин, а то и к утру вернуться не успеем.
— Успеешь, иначе начальник накажет. Езжай, голытьба!
Байгир стеганул лошадь, арба прошла через ворота, дошла до Азовки, перешла по мосту. Здесь Гаяз притормозил. Поднялся во весь рост, потянулся. Потом снова сел и повел повозку к брошенной крепости Кельберек, плюнув в сторону Азова.
В то время как семья Байгира готовилась выехать из Азова, Кельберек покинули отряды и группа подрыва дружины Савельева. Отряды пошли напрямую к деревне, группа к деревне Тишинки, что стояла на реке Азовка между Коброной и протокой Дона.
Как и договаривались, отряды заехали в балку недалеко от Коброны.
Савельев выслал туда Власа Бессонова.
Сын Гордея Бессонова прошмыгнул в сад, оттуда во внутренний двор.
Гасут, задремавший на топчане, вскочил, заслышав шум сзади, и выхватил саблю.
— Эй, татарин, не балуй, свои пришли! — выставил вперед руку Влас.
— Кто свои?
— По морде не видишь?
— Темнеет, вижу плохо.
— Такой же хитрый, как и все татары. Ты Баймака знаешь?
— Это какого?
— Вот тупой татарин! — сплюнул на землю Влас. — Анвара Баймака из особой дружины московской.
— Так ты от него?
— Я от воеводы, князя.
— А?! Чего встал, заходи.
— Мне чего заходить? Людям нашим надо войти.
— А проверять подворье не будешь? Вдруг тут спрятался десяток турок, а в деревне еще сотня?
— Поучи еще, — хмыкнул Влас, поняв свою промашку. Воевода не велел осматривать подворье. Но то само по себе должно.
Посмотрев на улыбающегося хозяина, он обошел подворье, заглянул в хату, конюшню, другие мелкие постройки, посмотрел за городьбу на деревню и, вернувшись во внутренний двор, сказал:
— Порядок.
— А порядок, зови отряд, но сам видал, сколь народу тут скрытно разместиться может.
— Видал.
Влас вернулся в балку. Савельев дал команду первому отряду идти в Коброну, второму либо тут сидеть, либо отойти к оврагу, выставив в любом случае сменных наблюдателей, а сам быстро повел свой отряд на подворье Гасута.
Ратники шли пешком, ведя коней за поводья.
Когда оказались во дворе, Гасут безошибочно определил в Савельеве воеводу и поклонился ему:
— Ассолом аллейкум, уважаемый князь!
— Здравствуй, хозяин! Куда ставить коней?
— В конюшню.
— Так слишком мала она.
— Ничего, шестеро впритык, но уместятся. Я там и воды налил, и сена положил.
Савельев наказал Новику и ратникам поставить коней в конюшню. Княжеского отвел Влас.
Затем воевода с хозяином прошли в хату. Там могли разместиться пять человек.
— Шестого можно на кухню летнюю, — предложил Гасут, — а повелишь, князь, сам туда пойду.
— Один будет в дозоре.
— А?! Ну да, у вас же дружина. Остальные в балке остались или в овраг пошли?
— То решит мой помощник.
Савельев велел ратникам зайти в дом, подозвал к себе продолжавшего хмуриться Горбуна:
— Встань, Осип, на возвышенность, оттуда будет видна деревня Тишинка. Там наша группа, Лидуху, может, увидишь. Главное, прознать, когда группа двинется к главным воротам крепости. Уразумел?
