В тот же момент прогремел еще один мощный взрыв, и вскоре все стихло. Лишь пламя пожирало постройки, да дым огромным черным облаком окутывал округу.
Дружина понеслась к возвышенности. Там Савельев остановил свою небольшую рать и послал наверх Власа Бессонова. Тот, не успев подняться, крикнул:
— Турки, сотня, это погоня, князь!
— Откуда она взялась? Но ладно, давай быстро вниз, уходим восточнее и отрываемся от преследования саженей на триста. — Он указал направление, и дружина пошла к небольшой роще.
Турки все же увидели уходивших русских, и сотник, отвечавший за охрану посада, решил отомстить дружине. Повел свою сотню через Азовку вслед русской рати.
— Пошто отклоняемся на восток, князь? — спросил у Савельева Гордей.
— Увидишь. Иди точно в указанном направлении.
Дружина прошла с версту, был уже виден Кельберек, как шедший в замыкании Влас Бессонов передал, что турки догоняют, стрелы их еще не достают, но скоро достанут. Пока расстояние саженей в двести.
Савельев кивнул, но упрямо вел дружину в том же ритме, не ускоряя коней, наказав ратникам скучиться и продвигаться единым отрядом в три шеренги друг за другом.
Гордей Бессонов понял замысел князя, когда со стороны холмов ударили пушки и пищальники рати княжича Долгинина.
И это оказалось совершенно неожиданным для турок. Разрывы ядер, начиненных шрапнелью, повалили треть сотни, два десятка выбили пищальники, но полусотня упорно продолжала гнаться за дружиной.
— За первыми турками идет еще сотня! — крикнул Влас.
— Продолжать отход, отворот к Кельбереку! — наказал Савельев.
Дружина подошла к старой крепости, когда на полторы сотни турок с востока обрушились пять сотен ратников Долгинина. Значительный перевес в числе сыграл свою роль. Ратники княжича разгромили турок. Удалось бежать всего паре десятков «прославленных», «непобедимых» янычар.
Рать Долгинина встала на месте сечи, туда же переместился наряд с десятью полевыми пушками, на фланги отошли десятки пищальников. Долгинин приготовился и дальше прикрывать дружину. Но ни турок, ни крымчаков пока больше не было.
Дружина вошла в крепость.
Горбун, завидев Агиша, бросился к нему, соскочив с коня:
— Ильдус, где Лидуха?
— Да погодь ты, Анвару помощь нужна.
— То пошто Лида не окажет ее? Она же знахарка, а не тока стряпуха.
— Осип… знаешь… нету больше Лидухи.
— Как нету? — ошарашенно прошептал Горбун.
— Отойдем, Осип, — подойдя, взял его за руку Савельев и отвел ратника к цитадели: — Понимаешь, Осип, там у арсенала получилось так, что Баймак, который должен был подорвать склады, получил ранение. Прикрывая его и Лидуху, погибли касимовцы. Турки наседали. Лиде никто не давал поручения или задания идти на подрыв, она пошла сама. Если бы не Лидуха, то мы и не выполнили бы задание, и все полегли бы в крепости. Вечная ей слава, Осип, и вечная память, она будет всегда в наших сердцах и молитвах!
— Я же говорил, давай пойду вместо нее. И она бы выжила, — нервно дернул головой Горбун.
— Но погиб бы ты, а Лидуха не смогла бы без тебя.
— А я смогу?
— Время, Осип, лечит.
— Эх, князь, отнял ты у меня самое ценное. Для чего теперь жить? Пошли обратно в Азов! Я за Лидуху отомщу, десяток басурман, но прибью!
— Негожие слова говоришь. Да это не ты, это отчаяние в тебе говорит. То, что ты предлагаешь, не месть, а самоубийство, то великий грех у православных. Или ты уже не считаешь себя православным?
— Пошто ты так? Я… — Осип недоговорил и отвернулся.
Савельев впервые в жизни увидел, как богатырь, прошедший и огонь, и воду, и медные трубы, заплакал. Слез видно не было, только вздрагивали плечи.
— Ведаю твое горе, Осип, — приобнял его за плечи Дмитрий, — но и наше не меньше, поверь мне. Выполняя задание, геройской смертью пала не только Лидуха, хотя ее подвиг выше всех подвигов. Погибли Икрам Гардай, Рустам Туран, твои друзья Бажен Кулик и Лавр Нестеров. У всей дружины великое горе. Но нам надо продолжать жить даже ради того, чтобы жили в безопасности наши семьи, наш народ, наше государство. Мы не принадлежим себе, мы и царю Ивану Васильевичу не принадлежим, мы всему святому русскому народу принадлежим и обязаны до скончания дней своих защищать его.
— Извиняй, Дмитрий Владимирович, слабину дал, — смахнул слезы Горбун. — Дозволь побыть одному?
— Если обещаешь не делать глупостей. И не долго, потому как вскоре пойдем к Тихой бухте, через Дон в станицу Дугановку, ну, а дале на Москву.
— Обещаю.
— Добре, твоему слову можно верить.
Савельев отошел от ратника, и к нему тут же подскочил Влас:
— Тяжко Горбуну, князь.
— Себя вспомни. Как переживал измену панночки из Полоцка.
— Не хочу думать о том.
— Там была измена, а тут… но ладно, передай по дружине выходить за северную стену. Надо идти к перелазу.
На юге неожиданно разразилась канонада, и Дмитрий обернулся:
— Рать Долгинина опять вступила в бой. Но теперь она на таких позициях, что не сбить. Да и князь Серебряный наверняка где-то неподалеку приготовил еще войско. А может, и рать князя Бельского подошла. — Он взглянул на Бессонова: — Ну, чего стоишь, Влас, наказа не понял?
— Извиняй, князь, сполняю.
Солнце прошло зенит. Татары помолились, и дружина с отрядом пошла к Дону, там отвернув на север по руслу.
Канонада на юге закончилась так же внезапно, как и началась. Подул сильный ветер, вздыбивший Дон. Огромное черное облако дыма над Азовом начало сносить на северо-запад. Начался дождь. Ратникам пришлось доставать накидки. Дождь перешел в ливень, прогремел гром, несколько раз ударила молния. И… вновь засветило солнце — все это за какие-то мгновения.
Из-за обоза дружина передвигалась медленно и только к закату подошла к Тихой бухте, возле которой стояла сотня Малюги.
Сотник улыбался. Завидев головной дозор и служивого татарина, он повел коня к отряду и подъехал к князю Савельеву:
— Вам удалось это, Дмитрий Владимирович! Ну, слов нет от восхищения, это надо же, менее чем двумя десятками разбить такую большую крепость, как Азов.
— Мы, Антип, только и сделали, что подорвали пороховые арсеналы, погреба, склады. Самый большой, который вызвал взрывы других, подорвала ваша стряпуха Лидуха, — ответил князь.
— Да что ты? — удивился сотник. — Лидуха? Вот так дела!
— К сожалению, Антип, вместе с собой.
— С собой?!
— Да, она подорвала погреб, находясь внутри него.
— Господи, кто бы мог подумать… а как она…
