— Потом, Антип, — прервал его Савельев, — все потом, надо переправляться и определять людей на отдых.
— Так то недолго, плоты у берега, там же лодки, рулевые, гребцы. Заводи обоз, коней.
Дмитрий подал команду, и погрузкой занялся Гордей Бессонов.
Малюга увидел повозку, закрытую пологом и спросил:
— А там чего?
— Там, Антип, наши погибшие друзья. Лидуху только не было никакой возможности вытащить, да и не осталось от нее ничего.
— Много ли погибших?
— Четверо. Один раненый.
— Не сказать, чтобы много по такому делу, — заметил сотник.
— Для меня смерть каждого ратника — рубец на сердце.
— То понятно. Вот, значит, как. Эх, доля наша, долюшка…
Дружина и обоз вместе с сотней переправились на правый берег, выехали к станице. Начало темнеть, но встречать московских ратников вышло все казачье селение. Впереди — атаман.
— Ну, князь, — обнял он Савельева, — много я повидал на своем веку, но такого, чтобы дружиной подорвать турецкую крепость…
— Устал я, Михайло Тимофеевич, и люди устали, особенно семьи, мы вывезли из города семьи Байгира и Гасута, что очень помогли нам.
— И добре. Натерпелись они от турок, наголодались, теперь отдохнут, откормятся, для них хаты отдельные поставили.
— Когда успели?
— Долго ли скопом?
Атаман Лунин дал команду помощнику, сотнику Данилову:
— Макар, размести ратников, обеспечь всем необходимым, баню растопи, трапезу праздничную, да с татарами из Азова тоже займись, покажи им их хаты, загони повозки. Ты знаешь, что делать.
— Знаю, Михайло Тимофеевич.
Атаман повернулся к Савельеву:
— Ну, а тебя, Дмитрий Владимирович, прошу к себе в дом, там все готово для приема такого гостя. Выпьем на радостях.
— Да радости-то у нас нету, Михайло Тимофеевич.
— Как это? Такое задание сполнили.
— Людей я потерял и… — Князь поведал атаману о геройской гибели Лидухи.
Тот словно в ступор впал. Но быстро пришел в себя и покачал головой:
— Лидуха, кто бы мог подумать. Да, геройская баба, тут уж ничего не скажешь. Ну, коли нет радости, то помянем погибших.
— Их допречь похоронить надо. До Москвы мы тела не довезем. Придется хоронить на вашем кладбище, касимовских татар — отдельно.
— Похороним, Дмитрий Владимирович, завтра и похороним, и Лидухе домовину сделаем, хоть вещи в нее положим, а то получится нехорошо. Хотя о том со священником поговорю, можно то или нет. Ну, если пить не след, то помянем в горнице едой как следует, женка гуся запекла, рыбы вялой полно, пирогов.
— Да не хочется что-то. Давай завтра, на поминках.
— А баньку?
— Сил нету. До постели бы добраться.
— Идем!
Атаман провел Савельева в отведенную ему опочивальню, где тот сразу заснул мертвецким сном.
А в станице, напротив, пошла суета. Весть о геройской гибели Лидухи дошла до всех казаков и казачек. Мужики восхищались, бабы плакали. Без какой-либо команды народ двинулся к ее оставленной хате. Там расселись, на чем возможно, и до зари вспоминали Лидуху. Был среди них и Горбун. Вернее, он стоял в стороне у одинокой, как теперь и сам, березы. Стоял и плакал, оглядываясь и смахивая накатывающие слезы.
Наутро Савельева разбудил атаман. Солнце только взошло.
— Пошто так рано, Михайло Тимофеевич, или случилось что? — оторвав голову от подушки, спросил Дмитрий.
— Да как сказать. Гонец к тебе от князя Серебряного.
— Кто именно?
— Фрол Нестеров.
— Где он?
— В горнице, жена кормит.
— Скажи, сейчас приду.
— Угу, скажу, во дворе кадка, рядом на скамье бадья с водой теплой.
— Понял. Рубаху бы мне чистую, Михайло Тимофеевич, суму с одеждой и провизией пришлось сбросить в Азове. Да и всем ратникам надо. Хотя и постирать, конечно, можно, да похороны, не успеют бабы твои.
— Не беспокойся, все будет, — заверил атаман.
Через какое-то время отрок лет десяти принес чистую, расшитую рубаху.
Савельев привел себя в порядок, поднялся в горницу.
Жена атамана выставила кушанья и для воеводы.
— Долгих лет тебе, Фрол! — поприветствовал гонца князь.
— И тебе лет долгих и здоровья крепкого!
— Говори, с чем явился.
— Петр Семенович послал к тебе сообщить о том, что дружина полностью сполнила задание государя. Пороховые погреба взорваны, обрушилась часть крепостной стены, уничтожен дворец вместе с Юнис-беем. Выгорела половина домов города, турок погибло не счесть числа, с ними крымчаков. Ни один штурм большой ратью не дал бы таких результатов. Князь Серебряный передает свое восхищение и кланяется перед мужеством и геройством твоим лично и твоих славных ратников.
Савельев, насытившись, отодвинул чаши, вытер рот полотенцем, бросил его на стол. Жена атамана тут же все убрала.
— Мы, Фрол, сделали то, что и должны были сделать. Это князю Серебряному моя благодарность за помощь и прикрытие. Да, с пороховыми погребами понятно, еле смогли уйти через проем в стене от взрыва, а вот что с флотом турецким?
— Был наш человек на посаде, там, откуда виден порт, — ответил Некрасов. — Не напрасно князь Серебряный указал тебе главной целью склад в конюшне. От ее подрыва взорвались старый арсенал, склады, погреб дворца, а также бочонки с порохом, что стояли у пристани. От них взлетели в воздух и суда, на которых тоже было много пороха. Другие взялись огнем от первых. А тут ветрило налетел, шторм поднялся. Раздул такое пламя, что суда все погорели. Дождь потом потушил пожар, только от турецкого флота ничего не осталось. Так что задание выполнено полностью.
— Ну, и слава Богу! — Савельев встал, перекрестился на иконостас красного угла горницы.
— Есть ли потери в дружине? — спросил Некрасов.
— Есть. Четверо погибших и еще… местная казачка.
— Ведаю, что была такая с вами.
— Ее мой ратник Горбун полюбил, хотел забрать с собой на Москву, дюже горюет.
— То понятно. Гибель близкого человека всегда горе.
— Вот сегодня будем хоронить павших, с собой их не взять, не довезем. Да, а как там рать княжича Долгинина?
— Порядок. Побила три-четыре сотни турок, отошла, когда вы далеко ушли, и боле некому было вас догонять. Она сейчас в переходе к основному войску.
— А что Астрахань?
— Астрахань наша. Не вышло ничего у Касима-паши и Девлет-Гирея, их рати отходят к Азову, мы провожаем. Разумеешь, о чем я?
