Выпили, закусили, повели разговор. Все больше о новых порядках, названных опричниной, введенных царем в 65 году.
Князь Остров был против нововведения.
— Ну скажи мне, зять, зачем было делить государство и людей на опричнину и земщину? Разве без того нельзя было обойтись?
Савельев же, который во всем поддерживал государя, напомнил:
— А ты, отец, вспомни, как все было? Иван Васильевич не издал Указа о новом порядке, он вынес это на решение народа.
— Что-то я, Дмитрий, не слыхал, чтобы в Боярской думе то обсуждалось, да и среди вельмож знатных. Ни на Москве, ни в других землях.
— Я сказал о народе, а не о знати.
— Но и среди людишек простых такого не было.
— Да, царь поступил по-другому, — кивнул Савельев. — Многие бояре пытались противостоять ему. Один заговор десятилетней давности, когда ближние вельможи по настоянию княгини Ефросинии Старицкой во время огненной болезни Ивана Васильевича отказались принести присягу законному наследнику, чего стоит. Ведь тогда бояре и княгиня Ефросинья хотели видеть на престоле князя Старицкого. И это при живом государе и наследнике. Подавил тот заговор царь непомерным усилием воли своей. И разве казнил или отправил в ссылку Старицких? Нет, он послал их в свой удел. А потом, в 54 году, когда у царя родился сын Иван, вернул родственников. Более того, назначил Владимира Андреевича Старицкого опекуном сына и прямым наследником в случае смерти Ивана Ивановича. Это всего лишь один пример. А что было потом? Бояре, не все, конечно, но весьма влиятельные и сильные, открыто срывали усилия государя по централизации Руси, что не могло не вызвать ужесточение власти. Но и тут государь не пошел на подавление воли своевольных бояр. Если помните, отец, он с семьей выехал из Москвы в Александровскую слободу и там в начале января месяца объявил о своем отречении от престола в пользу старшего сына Ивана Ивановича. Что тогда произошло на Москве? Бояре, стоявшие против государя, возрадовались, вот он, переломный момент, можно власть и трон без крови брать, сажать на него юнца, как когда-то самого Ивана Васильевича, назначать опекунский совет, вводить в него своих людей и править. И так было бы. Но… Москва восстала. И восстала не против царя, а против тех бояр, что радовались отречению. Если ты не помнишь, то я помню, как Кремль заполнили тысячи москвичей, разъяренных изменой бояр. Что сделала Боярская дума? А то, что ничего другого сделать не могла. В Александровскую слободу отправилась большая делегация просить Ивана Васильевича вернуться на царство. И вновь тысячи тысяч людей сопровождали ее. Тогда государь выставил условие об учреждении опричнины. С ним во всеуслышание согласились все. Я подчеркиваю особо — все. И мятежные бояре в том числе. Так что сейчас упрекать царя в том, что было принято годы назад?
— Достаточно, Дмитрий, — поморщился князь Остров. — Все, тобой сказанное, мне известно, но согласись и ты, что государь иногда допускает излишнюю жестокость по отношению к своим подданным.
— По отношению к боярам, что пытаются свести на нет реформы в государстве, да, но так и должно быть. В отношении люда простого — нет. Ну, если только против лихих людей, убийц, грабителей, воров. Тех он также не жалеет.
— Князья, хватит вам о власти, больше поговорить не о чем? Разве у нас нет других забот? Или мы не можем просто так, по-семейному отобедать? — вступила в разговор княгиня Острова.
— И действительно, что-то вы разошлись, — поддержала мать Ульяна. — Хлебное вино в голову вдарило?
— Водка тут ни при чем. Я выйду во двор, душно что-то тут, — сказал Савельев.
— Ступай, Дмитрий, — поддержала его жена, — охолонись. И отец успокоится. Ведь жили же мирно, пошто ныне-то заводить ссору?
Савельев поднялся, но выйти не успел — на пороге горницы объявился ключник князя Острова:
— Извините, хозяева, извиняй, князь Степан Гордеевич, гонец к нам прибыл.
— От кого? — в один голос спросили Остров и Савельев.
— От князя Крылова Юрия Петровича к Дмитрию Владимировичу.
— Вот и посидели, погутарили, — усмехнулся Остров. — Ступай, Дмитрий, коли Крылов зовет. А чрез него, мыслю, сам государь. Ты же незаменимый воевода на Москве.
— Давай, Степан Гордеевич, без этого, без ерничества, — повернулся к тестю Савельев.
— Ну что ты, Дмитрий, какое ерничество! Я вельми горжусь, что у меня такой зять.
Ульяна поднялась проводить мужа и поехать с сыном домой. Без него она не оставалась у родителей. В отсутствии мужа жене след смотреть за хозяйством, а не ходить по гостям.
— Останься, Ульяна, не обижай родителей, побудь с ними, — на этот раз остановил ее Дмитрий.
— Ты так хочешь, — глядя ему в глаза, спросила Ульяна, — или говоришь из-за приличия?
— Хочу.
— Добро, я останусь, но тогда дождусь тебя здесь.
— Хорошо, заеду сюда, как освобожусь. Не смогу, гонца пришлю.
Савельев поклонился тестю, теще, перекрестился на образа в красном углу, вышел из горницы. В сопровождении ключника спустился по лестнице во двор, где увидел неизвестного воина, чему немало удивился:
— Доброго здравия тебе, воин! Не ведаю, как звать, — поприветствовал он гонца.
— И тебе того же, князь. А звать меня просто — Иван, я недавно у князя Крылова.
— Как нашел меня?
— Поехал на подворье твое, сказали, ты у родителей жены, вот я и сюда.
— Что велел передать князь Крылов?
— Чтобы ты ехал к царю.
— Вот как? И куда ехать? В Кремль?
— Нет, на опричный двор.
— Князь Крылов уже там?
— У него, Дмитрий Владимирович, другие заботы.
— Ясно.
К Савельеву подвели коня, а гонец меж тем продолжил:
— Ты езжай прямо на двор, там тебя свободно пропустят, о том Григорий Лукьянович озаботился.
— Это Скуратов, что ли?
— Он.
— Странно, ни чинов, ни титулов, а, почитай, первый у государя человек.
— И так бывает.
— Ты не со мной?
— Нет, князь, у меня еще дела на Москве!
— Добро!
Князь Савельев направился к опричному двору. Проехал мост через реку Неглинную, остановился у Северных ворот двора, и опричная стража пропустила его. Вторую остановку ему пришлось сделать у дворца, представляющего собой два одинаковых здания, соединенных между собой крытым переходом. Там его ждал человек в богатой одежде, он и подал знак на остановку.
— Меня государь вызвал. Где его палаты? — спрыгнув с коня, спросил Дмитрий.
— Доброго здравия, Дмитрий Владимирович! — улыбнулся тот.
— Доброго, не ведаю, как называть-величать.
