ДЖУЛЬЕН ТЕМПЛ: Первоначально меня привлекли свирепость и оригинальность Pistols. Но не как музыкантов, скорее, они подкупили меня отношением, которое демонстрировали. Можно принимать лишь одну сторону, если вы говорите о Sex Pistols и их важности. Они были больше, чем просто группа. Это было театральное представление. Шокирующий, круто спроектированный театр. Невероятная злость, пробуждавшая силу, уходящую корнями в годы задолго до появления рок-н-ролла.
КЭРОЛАЙН КУН: То, что Джонни делал в Pistols, было драматической яростью, которую всегда неправильно понимали.
Я определяла Pistols как театр ярости. Сцена была прекрасным местом, чтобы выразить агрессивные эмоции, что, однако, привело к ошибочному представлению о том, что панк был жестоким. Но причина в том, что в панк-движении насилие кроется совсем в другом. Это не имеет ничего общего с сутью того, чем является панк. Джонни больше всего нравилось выражать ярость в формате рок-н-ролла.
ДЖОН ЛАЙДОН: В то время Ник Кент, британский журналист, время от времени играл с группой. Так сказал мне Стив. Они никогда не делали его участником коллектива, хотя он считал себя таковым. С той поры он не написал обо мне ни одного доброго слова. Когда я пришел в группу, я взглянул на него и сказал: «Нет, этот должен свалить!» Они ответили мне, что он и так не в группе, так или иначе, они никогда не писали ни одной песни вместе.
Я знаю, что окружающие часто говорили о Глене как парне с сочинительским талантом и мелодичностью, говорили, что без него нам не удастся написать ни одного хита. Черт возьми, кого волнуют хитовые синглы? Это неуместно и, кроме того, лживо. При всей мелодичности Глена, он не так уж и много успел сделать до того, как ушел, не правда ли? Я не думаю, что люди в полной мере понимают, что в группе все должно быть гармонично и целостно.
СТИВ ДЖОНС: Мэтлок определенно был неплохим музыкантом, было легче, чтобы Мэтлок был в группе, но им не нравился он как человек. Он был таким хорошим мальчиком, таким чистым, выглядел так, как будто никогда не выходил из дома, не поев. Его всегда кормили, за ним ухаживали, что в принципе нормально.
Но когда ты в группе с кем-то таким, он тебя раздражает. У него было такое помпезное лицо, по которому хотелось съездить. Глен постоянно пытался показать мне свои сложные аккорды, что бесило меня еще больше. Мне не были интересны его аккорды а-ля The Beatles. Я не мог играть то, что он пытался показать мне. Если бы мы играли эти аккорды, мы бы звучали как Dr. Feelgood или еще какая-нибудь из подобных групп.
ДЖОН ЛАЙДОН:Первая песня, которую я написал для группы, так и не была выпущена. Это была песня о Мэнди, которая хотела убить своих родителей. Название скучное, а сюжет потрясающий.
Едва ли я помню текст, но он звучал так, будто на ковре кровь… Кровь на лестнице, и у дорогуши Мэнди кровь на волосах! Это была такая чушь, что Глен не мог с этим справиться: «Почему нужно, чтобы все было так негативно?» Поэтому мы стали играть каверы типа What you gonna do about it?
Я был в очень смешанных чувствах, когда услышал свой голос из динамика. Это был просто мрак. Я думал, что обречен. Мне пришлось по-настоящему работать, однако было приятно, что группа все же решила продолжать. До сих пор не понимаю, как они могли быть настолько отчаянными, что решили мириться со мной. Ведь это было все равно, что пытаться научить глухого общаться с немым.
Стив играл плохо, потому что сам еще только учился. Он постоянно отставал по времени и по тональности. Но я, кстати, вовсе не возражал. По мне так это было весело. Мне это нравилось.
Я никогда не стоял так близко к электрогитаре. Мощь, исходившая из усилителей, наполняла меня энергией. Чем ужаснее был звук, тем веселее мне было.
СТИВ ДЖОНС: Я не знал, как играть на гитаре, но как только мы пригласили в группу Джона, мне пришлось учиться играть по-настоящему. Я просыпался утром в нашей студии на улице Денмарк, брал свою черную красавицу и играл на ней Игги Попа и первый альбом New York Dolls. Я слушал их снова и снова и продолжать играть. Я связывал эту игру с тем, что мы репетировали прошлой ночью, но едва ли я научился соединять аккорды, чтобы играть песни. Я добавил немного элементов игры Чака Берри.
ДЖОН ЛАЙДОН: «Фанхаус» Игги Попа и The Stooges был моим типом музыки. Их звук был близок к тому, чего я хотел добиться.
С басовой линией Глена происходило что-то прикольное. Реально классно. Пол играл абсолютно так же с первого дня, как я его узнал, и играет так до сих пор. Он не изменил себе. Все как Чарли Уоттс – «Бум, Та, Бум, Та». Он всегда играл одинаково, но у меня претензий не было. Он был настолько стабилен, что мы могли на него рассчитывать. Хаос сам выстраивался. Но я не думаю, что это свершилось бы, если б не было Пола. С самого начала я решил, что если бы не было ни Пола, ни Стива, то и смысла во всем этом тоже не было бы. Я не хотел иметь дела с другими людьми. Как я уже говорил, здесь либо плывешь, либо тонешь. Я не чувствовал себя фронтменом. На самом деле я был скорее человеком из тыла.
Я все еще работал над своими движениями на сцене. Требуется много времени, прежде чем ты дойдешь до того момента, когда начнешь выкладываться перед людьми. А я был стеснительным.
Следующий шаг был провалом. Сама идея провала приводила меня в шок. Я не даю людям расслабиться. Да и почему я должен? Я проверяю людей. Я вовсе не говорю, что могу легко всем понравиться. Я пытаюсь узнать, зачем они пришли и чего они хотят. Мне не нравятся люди, которые с легкостью проглатывают все, что суют им в рот. Если бы стать частью Sex Pistols было так легко, то мне не было бы это интересно. Но это было очень сложно.
Я заставил их ненавидеть меня. Это стоит того, чтобы побороться за место.
Малкольм убедил их, что я выгляжу как часть команды, хотя с их стороны были некоторые сомнения.
КРИССИ ХАЙНД: Малкольм признал в Джонни Роттене поэта. Целью Малкольма было заставить людей шевелиться. Он пытался сделать это со мной и несколькими разными группами, которые он продвигал. Его идея и то, что он пытался воплотить, не могли стать реальностью, они не были очевидны, и вряд ли кто-то еще попытается это сделать.
ДЖОН ЛАЙДОН: Я был необычным – очень худым с прической в виде шипов. Я носил то, что позже стало панк-модой: порванные рубашки и булавки. В группе никто не знал, где именно я взял этот образ, они не могли провести какие-то ассоциации с кем-то конкретным. Именно я переделал все эти ужасные звездные образы, собирая кусочки и складывая их вместе. Я брал футболку Pink Floyd и переделывал ее. Когда вы добавляете слова «Я ненавижу» к надписи, то футболка сразу приобретает иной смысл. Тогда все носили брюки-клеш. Не существует способа, с помощью которого вы могли бы запихнуть меня в эти брюки. Вспомните все те старые мужские костюмы времен Второй мировой войны, которые были у них в магазине подержанной одежды. Вот эта одежда мне нравилась. Чем больше и мешковатее, тем лучше. Но когда покупаешь такие старые вещи, они имеют тенденцию буквально распадаться на части. Булавки были не декорацией, а необходимостью. Они были нужны, чтобы рукава не отваливались.
