Я смотрю на толстый конверт.
– Я понимаю, что моей наглости нет предела, но если бы вы еще завернули подарки и на каждый наклеили этикетку, кому какой, я бы отнесла их на чердак, чтобы Джо их нашел там, когда пойдет за коробкой с елочными украшениями. В порядке «секретов Джой», а? – браво говорит она, слишком браво, словно пытается показать, что ей ничего не стоит сказать это, хотя на самом деле понятно, насколько ей тяжко. То ли пытается замаскировать печаль, которая саднит внутри, то ли на самом деле ко всему себя подготовила. Я-то слышу об этой затее впервые, а она все продумала, представила. Может быть, тысячу раз вообразила себе, как Джо находит подарки на чердаке. А может, выдает этот приподнятый тон специально для меня.
– Хорошо, – почему-то шепотом произношу я, так что приходится кашлянуть. – Но давайте договоримся, Джой. Если здоровье позволит и вы сама сможете раздавать эти подарки, то они спустятся с чердака до того, как Джо их там обнаружит.
– Договорились, – кивает она. – Я очень хорошо понимаю масштаб своей просьбы и очень благодарна вам, Холли. – Она берет меня за руку. – Надеюсь, это не перебор.
Это перебор. Очень даже. Все перебор. Но в то же время почему-то наоборот. Зависит от той версии меня, что берет верх.
– Можно спросить? – Я смотрю на нее, прежде чем продолжить. – Почему вы это делаете?
Она озадачена.
– Теоретически я все понимаю, но хотелось бы знать точно. Потому ли, что вы боитесь, что они вас забудут? Потому ли, что не хотите чувствовать себя выключенной? Потому ли, что не хотите, чтобы они по вам скучали? – Я перевожу дыхание. – И для кого вы это делаете – для себя или для них? Я не только для себя спрашиваю.
Она понимающе улыбается.
– Все, что вы перечислили. И еще многое. Я могу подготовить себя к тому, что мне предстоит, но не могу сдаться до того, как это случится. Просто не могу. Я мать, я всегда думаю на два шага вперед о детях. И хотя у них теперь уже свои малыши, я не перестаю так мыслить – привыкла. Я хочу, чтобы они чувствовали меня рядом, и, наверное, потому, что я еще не сдалась. Я не сдамся. Это единственное, над чем я властна в своей жизни. Не знаю, когда мне выпадет последний нормальный день или последний день вообще, если на то пошло, но я позабочусь, чтобы присутствовать здесь дольше, чем выдержит мое тело. Я хочу жить и делаю для этого все, что можно: лекарства, процедуры, уход, а теперь еще письма и списки. Я могу утратить контроль над своим телом, но контролировать то, что случается в моей жизни, буду. И то, как сложится жизнь моих родных, когда я уйду. Это будет моя последняя победа.
По дороге домой повторяю про себя слова Джой.
Последняя победа.
Смерть не победит. Жизнь продолжается.
У жизни есть корни. Как дерево распространяет свои вширь и вглубь, чтобы добраться до воды и выжить, так же и они: их мощи хватает, чтобы взломать асфальт, выкорчевать все на своем пути. Предела им нет, и сами они неистребимы, в какой бы форме ни предстали. Дерево можно срубить, но нельзя убить то, что его породило, – и всю ту жизнь, которая в нем зародилась.
Для большинства смерть – враг, которого нужно бояться. Мы не видим в ней ни умиротворения, ни симпатии. Мы боимся ее, как судьбы, которой не избежать, и делаем все возможное, чтобы оттянуть конец. Минимизируем риски, следуя рекомендациям, как сохранить здоровье и соблюсти безопасность, чуть что – принимаем лекарства. Мы не смотрим смерти в лицо, не даем ей себя увидеть, прячемся; голова опущена, глаза смотрят в пол, не выбирай меня, только не меня, пройди мимо. По правилам, установленным природой, мы запрограммированы на то, чтобы укорениться, и тогда жизнь побеждает.
Долгое время, пока Джерри болел, смерть была врагом, но, как часто это бывает с теми, кто ухаживает за безнадежно больными, наступил переломный момент. Мое отношение изменилось, и смерть стала единственным средством принести любимому человеку покой, закончить его страдания. Когда надежда на излечение иссякла и неизбежное непременно произойдет, ты сидишь долгими ночами, прислушиваешься к тяжкому, мучительному дыханию – и зовешь смерть. Приходи. Забери его у этой боли, направь его, помоги ему, будь добра к нему, милосердна.
Джерри был слишком молод, чтобы умереть, и, пока мог, делал все, лишь бы этого не случилось. Но когда пришел его час, он повернулся лицом к смерти, увидел в ней друга и пошел ей навстречу. И я с облегчением и благодарностью смотрела, как смерть забирает его у страданий, как принимает в объятия. Странным и удивительным образом явление, которого ты избегаешь и страшишься, – перед тобой, и ты залита его светом. Смерть стала нашим спасением.
Жизнь – это свет, умирание – это тьма, смерть – это снова свет. Полный цикл.
Смерть всегда с нами, наш постоянный спутник. В партнерстве с жизнью наблюдает за нами со стороны. Пока мы живы, мы умираем; каждая прожитая секунда приближает нас к концу. Равновесие нарушается, от этого никуда не деться. Смерть рядом, только протяни руку, все это время, когда мы выбираем жизнь, а она выбирает не забирать нас. Смерть не подталкивает нас, а подхватывает, когда мы падаем.
Глава двадцать первая
– Я подумываю пригласить волонтеров, – на весь зал возвещает Киара.
– Зачем?
– Чтобы справляться. Пожалуй, нам нужна охрана, в последнее время мы многого недосчитываемся, невозможно присматривать за всем сразу, а платить кому-то еще я не могу. Меня вечно спрашивают, не нужна ли помощь, все ведь знают, что мы часть выручки передаем на благотворительность. И мне будет легче, когда ты ходишь к врачу или когда мы с Мэтью ездим за пополнениями.
Покупательница, стоя у кассы, берет с подноса, на котором выложены вещицы поломанные, поношенные и вообще слишком пожившие, чтобы продать их за полную цену, но все-таки слишком миленькие, чтобы выбросить, старый бумажник и вертит его в руке.
– Это кожа? – спрашивает она.
– Да, думаю, да.
– За два евро?
– Да, на этом подносе все по два евро, – говорю я, не глядя, все мое внимание обращено к Киаре. – Я пыталась записаться к врачу на понедельник, Киара, но прием только по пятницам. Извини.
– Я знаю, и я тебя не виню. Я просто думаю, это будет неплохо для всех, только и всего. Лишний глаз, приглядывать за товаром, лишние руки…
– Я это куплю, – радостно говорит женщина.
Я беру у нее монету, выбиваю чек. Она уходит.
– И потом, ты немного… рассеянна, из-за всего этого… из-за того, что не съезжаешься, а теперь еще и не разговариваешь с Гэбриелом, из-за того, что не продаешь дом, из-за того, что занимаешься клубом, и… о господи, мне нужно сесть, от одной мысли о том, что делается с твоей жизнью, меня покидают силы…
– И ничего я не рассеянна, – огрызаюсь я. – Все под контролем, Киара.
– Ври больше, – бурчит она.
Колокольчик над дверью звякает, к нам вбегает запыхавшаяся женщина. Решительно идет к кассе.
