– Энджела, спасибо, что вы пришли… – И чуть не падаю, когда она бросается ко мне с объятиями.
Поверх ее плеча вижу, как Киара таращит глаза, изумленная таким внезапным проявлением чувств. Энджела обычно строга. Я чувствую все ее птичьи косточки, так крепко она меня обнимает. Мы-то думали, что Энджела не склонна к импульсивному поведению или телесному контакту. Нам в голову не приходит обниматься с ней, когда она лично привозит в магазин коробки с одеждой, туфли в фабричной упаковке и сумки в оригинальных чехлах – и указывает нам, куда что выложить и за сколько продать, причем не ждет в обмен ни цента.
Когда она отстраняется, ресницы ее мокры.
– Вы должны это делать чаще, эту историю должны услышать больше людей.
– О нет! – смеюсь я. – Это разовая акция – только чтобы утихомирить мою сестрицу.
– Неужели вы не понимаете? – удивляется Энджела.
– Что именно?
– Силу этой истории. То, что вы сделали с людьми, как достучались до всех сердец, как тронули каждого, кто вас слушал.
В смущении я смотрю на очередь, которая выстроилась за Энджелой, чтобы поговорить со мной.
Она хватает меня за руку и сжимает ее – на мой вкус, слишком сильно.
– Вам надо это повторить.
– Я очень вам признательна, Энджела, но я уже все пережила, обо всем рассказала и думаю, что на этом остановлюсь.
Говорю я не резко, но есть в моих словах некая жесткость, неожиданная и для меня самой. Защитный слой, который мгновенно топорщится колючками. Рука Энджелы обмякает, как будто я пронзила ее шипом. Вспомнив, где она находится, она неохотно отпускает меня, ведь другие тоже дожидаются своей очереди.
Ее рука больше не держит мою, колючки втянулись, но от ее хватки остается болезненное ощущение, как от синяка.
Забираюсь в кровать под бок к Гэбриелу. Комната вертится – с мамой и Киарой мы пили вино в квартирке сестры над магазином и явно перебрали.
Он ворочается, открывает глаза, в один миг оценивает мое состояние и ухмыляется:
– Хорошо провела вечер?
– Если мне еще раз взбредет в голову натворить что-то такое… не разрешай мне, – бормочу я, смежив веки и стараясь унять головокружение.
– Договорились. Что ж, ты это сделала. Ты – сестра года. Не исключено, что и жалованье прибавят.
Я фыркаю.
– Ну, все позади. – Он придвигается ближе и целует меня.
Глава четвертая
– Холли! – снова кричит Киара. Тон ее с терпеливого меняется на пронзительно-злобный. – Да где ты, черт тебя побери?
Я в кладовке за грудой коробок. Прямо скажем, скорчилась на полу. И прямо скажем, поверх коробок накинута кое-какая одежда, так что получилась нора. Прямо скажем, прячусь.
Поднимаю голову и в щель вижу Киару.
– Какого черта? Ты что, прячешься?
– Нет, конечно. Придумаешь тоже.
Она сверлит меня взглядом. Она мне не верит.
– Я звала тебя черт знает сколько раз. Энджела Кэрберри зашла повидаться, хотела с тобой поговорить и была очень настойчива. Я сказала ей, что ты вышла выпить кофе. Она ждала пятнадцать минут. Ты же знаешь, какая она. Какого черта, Холли? Из-за тебя я выглядела так, словно не знаю, где находятся мои служащие, и я таки – да, не знала.
– А! Ну, теперь-то знаешь. Жаль, что мы с ней не встретились.
Прошел месяц с записи подкаста, но идея Энджелы Кэрберри, чтобы я почаще делилась своей историей, по-моему, превратилась в навязчивую. Я встаю с корточек, со стоном распрямив ноги.
– Что у вас там с Энджелой? – беспокоится Киара. – Это касается магазина?
– Нет, что ты. «Сорока» ни при чем, не волнуйся. Она что, привезла еще тюк одежды?
– Да, винтажную Chanel, – с облегчением говорит сестра, но сразу спохватывается: – Так что происходит? Почему ты от нее прячешься? Не думай, что я ничего не вижу – ты точно так же себя вела, когда она зашла к нам на прошлой неделе.
– Ты общаешься с ней лучше меня. Я с ней мало знакома. И она такая командирша.
– Да, командирша, потому что у нее есть на это право. Она дарит нам шмотья на тысячи евро. Да я бы демонстрировала ее ожерелья, сидя голой на механическом быке, если бы она захотела.
– Никто такого не захочет. – Я протискиваюсь мимо Киары.
– А я бы посмотрел! – кричит Мэтью из другой комнаты.
– Вот это она просила тебе передать. – Киара протягивает мне конверт.
При виде конверта мне становится не по себе. У нас с конвертами свои отношения. За последние шесть лет мне не раз приходилось их распечатывать, но этот вызывает что-то вроде предчувствия. Наверно, там приглашение высказаться по поводу проживания утраты на каком-нибудь дамском ланче, который организует Энджела, или что-то вроде того. Она уже не однажды спрашивала, не продолжу ли я свои «выступления» и не собираюсь ли писать книгу. Каждый раз, являясь в магазин, она снабжает меня номером телефона какого-нибудь агента, издательского или по проведению мероприятий. Сначала я вежливо ее благодарила, но в последний раз отшила так откровенно, что, думала, больше она носа сюда не покажет. Я беру у Киары конверт и засовываю его в задний карман джинсов.
Сестра сверлит меня взглядом. Я отвечаю тем же.
В дверях возникает Мэтью.
– Хорошая новость! «Поговорим о смерти» на сегодня – самый успешный эпизод подкаста! Его скачало больше народу, чем все остальные выпуски, вместе взятые! Поздравляю, сестрички. – На радостях он поднимает обе руки, чтобы мы хлопнули его по ладоням.
Но мы с Киарой продолжаем бодаться взглядами. Я злюсь, потому что из-за этой записи стала мишенью почти навязчивого внимания Энджелы, а она – потому, что я по неизвестной причине обижаю самую ценную из поставщиц ее магазина.
– Ну же, не заставляйте меня ждать!
Без всякого энтузиазма Киара дает ему пять.
– Не такой реакции я ожидал, – говорит он и, озабоченно глядя на меня, опускает вторую руку. – Прости, я бестактный, да? Это ведь не по поводу Джерри, ты же знаешь…
– Я знаю, – отвечаю я и улыбаюсь ему. – Дело не в этом.
Я не могу порадоваться успеху подкаста. По мне, так лучше бы его никто никогда не слышал и лучше бы я там не участвовала. Никогда больше я не захочу ни слышать, ни говорить о письмах Джерри.
Дом Гэбриела в Гласневине, одноэтажный викторианский коттедж, который он приспосабливал для жизни своими руками, любовно и терпеливо, – это уютное жилье с разношерстной обстановкой. И, в отличие от моего, у него есть индивидуальность и характер. Мы в гостиной. Пол покрыт уютным пушистым ковром, на ковре чудовищное плюшевое кресло-мешок, в котором мы валяемся и пьем красное вино. Гостиная в глубине дома. Окон в комнате нет, но она очень светлая: свет, хоть и вялый, февральский, льется с потолка. Мебель – мешанина из современности и старины; Гэбриел покупает только то, что ему приглянулось. У каждой вещи своя история, не обязательно сногсшибательная или какая-то другая ценность, но все они взялись из разных мест. Камин – главный акцент комнаты. Телевизора нет, взамен него – проигрыватель, на котором Гэбриел слушает всякую загадочную музыку, и книги, книг в избытке. Сейчас, например, он изучает искусствоведческое издание под названием «Двадцать шесть бензоколонок», это черно-белые фотографии стародавних автозаправочных станций США. А фоном звучит Али Фарка Туре, малийский певец и гитарист. Сквозь стеклянный потолок я вижу вечереющее небо. Ну чем не кайф? Чудесно, правда. Гэбриел – именно тот, кто мне нужен, и именно тогда, когда я позарез в нем нуждаюсь.
