Сижу за кухонным столом у вдовы, которая только что получила подарок, браслет с брелоками, держит его в руке и обливается слезами.
– У каждого брелока своя история, – говорю я и подаю ей восемь конвертов с письмами ее мужа. – Он каждый выбирал специально для вас.
В доме у вдовца с тремя детьми.
– Что ма сделала? – вытаращив глаза, переспрашивает отпрыск восьми лет.
– Она завела свой собственный канал на YouTube, – повторяю я. – Здорово?
– Здорово! – Он кулачком рубит воздух.
– Но ма терпеть не могла, когда мы смотрим YouTube, – удивляется другой, подросток.
– Теперь это не так, – улыбаюсь я. Открываю ноутбук их матери и поворачиваю экраном к ним. Они сходятся вокруг, пихаясь локтями в борьбе за лучшее место.
Звучит музыка, и мать приветствует их с интонацией, позаимствованной у видеоблогеров, которыми ее дети буквально бредят.
– Привет, парни, это я, Сандра, известная как «Ох, да это ма!». Добро пожаловать на мой канал! У меня есть что вам показать, парни, и я о-о-о-очень надеюсь, что вам понравится! P. S., я люблю вас… очень люблю, мои дорогие. Что ж, давайте начнем. Сегодня мы делаем слайм!
– Слайм! – вопят дети, а их отец откидывается в кресле, зажав рот рукой, чтобы не взорваться от нахлынувших чувств. Глаза у него странно блестят, но дети так поглощены затеей матери, что ничего этого не видят.
Вдруг просыпаюсь и сажусь столбиком. Я что-то должна сделать, срочно. Я думала об этом вчера вечером, но звонить было поздно. Хватаю с тумбочки телефон.
– Да? – отвечает Джой.
– Сегодня восьмое декабря.
Неофициальный старт Рождества. Святой день, праздник непорочного зачатия. В старые времена, до того как города разрослись, дороги стали лучше, а общество и культура переменились, со всей страны в этот день съезжались люди в Дублин за рождественскими покупками. Сейчас старым обычаям следуют далеко не все, но те, кто следует, украшать свой дом к Рождеству по традиции начинают восьмого декабря.
– Холли, это вы?
– Да, – смеюсь я. – Джой, сегодня восьмое декабря.
– Конечно, если вы так говорите, и что из этого?
– Джо собирается сегодня покупать елку? Собирается украшать дом?
– А! – соображает она и продолжает уже шепотом: – Да!
– Ему нельзя на чердак, – говорю я, а сама уже бегаю по спальне, ищу, что надеть.
– Ах, боже мой, что же мне делать? Я сама туда не взберусь…
– Конечно нет. Я потому и звоню. Я сама их туда втащила, сама и стащу вниз! – И, помолчав, добавляю: – Джой, а ведь у вас получилось!
– Да, – шепчет она, – я молодец!
Глава тридцать девятая
Наш семейный поверенный, который оформлял документы, когда мы десять лет назад покупали дом, ушел на пенсию. Дела он передал другой фирме, с которой я прежде не сталкивалась, и вот теперь прихожу в офис, чтобы оформить сделку окончательно.
– Рада видеть вас, Холли. Изучая документы по вашей собственности, я столкнулась кое с чем выходящим за рамки обычного. Мне даже пришлось проконсультироваться с Тони, вашим прежним поверенным. Он сказал, что все правильно, и так и должно быть.
– Не пугайте меня. Я так долго шла к завершению этой истории! Я надеялась, что подпишу бумаги, и все, – говорю я.
– Пугаться вам нечего. Всего лишь личное письмо, подколотое к делу. Оно попало к Тони с сопроводительной запиской, в которой сказано, что письмо следует вам вручить лишь «в том случае, если Холли Кеннеди продаст свой дом».
Пробегает дрожь. Вспыхивает надежда, хотя я знаю, что после стольких лет это глупо. Уже восемь лет, как нет Джерри, семь лет прошло с того дня, как я прочла последнее его письмо. Всего было десять писем. Я прочла все. Нечего зарываться и надеяться на большее.
Она открывает папку и вытаскивает конверт.
– О боже… – Я хватаюсь за рот. – Это почерк моего покойного мужа.
Она протягивает его мне, но я не беру. Только смотрю на конверт, на почерк. Не дождавшись, она кладет его передо мной на стол.
– Я оставлю вас ненадолго, – говорит она. – Может, воды?
Я не отвечаю.
– Я сейчас принесу.
Оставшись наедине с конвертом, читаю на нем:
Еще разок на дорожку.
То ли поздняя субботняя ночь, то ли раннее воскресное утро. Посетители покидают паб, их неласково выпроваживает вышибала. Все огни зажжены, разит хлоркой, персонал жаждет поскорей вытурить засидевшихся. Отсюда кто домой, кто дальше, в клуб. Шэрон и Джон практически поедают друг друга, никак не насытятся. Это длится всю ночь, но то, что в приглушенном свете, мягко говоря, неаппетитно, а при резком – просто уродливо.
– Еще разок на дорожку? – спрашивает меня Джерри, взор затуманен, на губах милая ухмылка. Глаза смеются, всегда смеются, в них бездна радости и бездна жизни.
– Да ведь не дадут…
– Дениз, – зовет Джерри. – Поработай волшебницей, а?
– Уже, – салютует ему Дениз и направляется к красавцу-вышибале.
– Приторговываешь моей подружкой? Нехорошо!
– Да ей в кайф! – ухмыляется он.
Дениз, обернувшись на нас, подмигивает. Значит, уже договорилась, чтобы нам выдали на посошок.
– Всегда еще разок, – говорю я, целуя его.
– Всегда, – шепчет он.
Звенит мой будильник. Семь утра. Перекатываюсь на свою сторону, вырубаю его. Нужно встать, поехать домой, принять душ, успеть на работу. Джерри ворочается. Его рука через всю кровать тянется ко мне, жаркая, как печка. Он перемещается ближе, вплотную, полный сил и желания. Целует меня в шею. Пальцы трогают именно там, где нужно, чтобы я сдалась и осталась. Прижимаюсь к нему.
– Еще разок на дорожку, – сонным голосом бормочет он.
Его дыхание щекочет мне кожу. Чувствую, что он улыбается. Никуда больше не хочу, только к нему.
– Всегда еще разок, – шепчу я.
– Всегда.
Потрясенная, смотрю на конверт. Как же я не подумала об этом, столько лет, год за годом, вспоминая и пересматривая каждую мелочь? «Еще разок на дорожку», – он всегда так говорил. Всегда еще разок. Всегда. Десять писем – разве мало? Семь лет назад я прочла последнее, и вот еще одно. На дорожку.
Холли, милая,
Еще разок. Но это – последнее.
Пять минут для меня, но кто знает, сколько времени пройдет для тебя. Может, ты никогда это не прочтешь. Может, никогда не продашь дом. Может, письмо потеряется. Может, его читает кто-то другой. Твоя красивая дочка. Или сынок. Кто знает. Но я пишу именно тебе.
