Послышались громкие возгласы:
– Да здравствует Гиз Лотарингский!
Сначала он делал вид, что не слышит, как люди приветствуют его, не замечая больше никого в королевской процессии. Но ему надо было как-то ответить, и он поднял шляпу, обнажив золотистые волосы, сверкающие в солнечном свете.
Марго слышала крики и тайком улыбалась. Как хорошо, что в день ее свадьбы люди приветствуют криками именно его!
Разве можно представить, что эта свадьба разлучит их, с горечью спрашивала она себя, когда вместе с женихом въезжала в Лувр.
Происходящее все больше и больше нравилось Генриху Наваррскому: стол был уставлен яствами и дорогими винами, велись интересные разговоры, рядом было полно очень красивых женщин, и он уже начал привыкать к их раскрашенным лицам, которые сначала вызывали у него раздражение. Мужчины были галантны, и, хотя это вызывало у него улыбку, он видел, что такая учтивость достигает своей цели. Его жена держалась так, будто она королева всей Франции, а не крошечной Наварры. Он не мог ею не гордиться, Марго нравилась многим, и его забавляло, что она и де Гиз не сводят друг с друга глаз.
Однако общая атмосфера была немного возбуждающая и тревожная – за всей этой помпезностью и блеском, приторно-ласковыми взглядами и изысканными речами таилась какая-то опасность.
Оставшись, наконец, наедине, молодожены смерили друг друга саркастическими взглядами. Марго не выглядела озабоченной, и это Генриха радовало. Ему захотелось сказать, что ей не следует его бояться, он не станет ей докучать, но она не выказывала никакой тревоги, и не было никакой необходимости ее успокаивать.
– Брачная постель! – проговорила Марго, презрительно пнув ее. – Ну, мой друг, вот мы и достигли ее.
– Мне впору извиниться, что я претендую на брачное ложе рядом с тобой, потому что я здесь оказался отнюдь не по своей воле.
Марго склонила голову:
– Твоя откровенность меня радует. Надеюсь, это поможет нам избежать недоразумений.
– Хоть что-то во мне тебе нравится. Ура!
– Ну вот, твоя честность и закончилась. Тебе совершенно все равно, нравишься ты мне хоть чуть-чуть или нет.
Он присел на краешек кровати и посмотрел на нее, лежащую с рассыпавшимися по подушке волосами, сверху вниз. Перед ним была женщина, которую многие, в том числе Генрих де Гиз, считали первой красавицей двора.
– Полагаю, – промолвил он, – во мне что-то меняется.
– Надеюсь, не к худшему. Это было бы…
– Невозможно? – Он слегка дотронулся до ее груди.
Она смотрела на него из-под полуприкрытых век.
– Я этого не говорила.
– Возможно, я прочитал твои мысли.
– Это вызывает тревогу.
– Они так секретны?
Он наклонился над ней и взглянул ей в лицо; она почувствовала его нараставшее волнение.
– Ты занимался любовью со многими женщинами, – сказала она.
– А у тебя было много любовников.
– Я всегда считала, что опыт – вещь полезная.
– И я тоже. Он учит делать то, чего от нас ждут. Она изобразила вздох, но ее глаза начали поблескивать.
– Короли… королевы… они должны исполнять свои обязанности. – Она закрыла глаза.
Оба они по своей природе были такими, что им было трудно делить постель и оставаться холодными, не делая того, что предполагает супружество.
Молодожены не собирались предаваться любви со всей силой страсти, но когда наступило утро, между ними установились отношения, которые можно было назвать дружескими.
У них была одна общая черта – чувственность. Они понимали друг друга. Они будут королем и королевой, которым время от времени надо исполнять свои супружеские обязанности, но каждый будет с пониманием относиться к тому, что другой будет иногда искать приключений на стороне.
Между ними не будет сцен – только понимание.
Эти два человека смотрели на их брак одинаково и не могли быть им недовольными.
Для празднования такой свадьбы одного-двух дней было мало. Балы и пиршества шли чередой один за другим. Такого торжества в Париже не было давно. Но даже самые толстокожие люди чувствовали висевшее в воздухе напряжение, которое день ото дня лишь усиливалось. Гугеноты ходили по улицам только группами, их беспокоили окружавшие их мрачные люди. На перекрестке улиц Бетизи и Арбр-Сек, где жил Колиньи, всегда было многолюдно. Многие друзья советовали адмиралу уехать из Парижа, но он был твердо убежден, что его дружба с королем слишком важна для дела гугенотов, чтобы ее прерывать.
В ближайшую после свадьбы пятницу, к изумлению Генриха, к нему наведался его кузен Конде. Он гоже только что женился, и жизнь при французском дворе ему очень нравилась. Конде не замечал – или не хотел замечать – растущей напряженности.
Но на этот раз кузен, вне всякого сомнения, был сильно взволнован.
– Они пытались убить Колиньи! – воскликнул он.
Генрих вскочил и тревожно посмотрел на него:
– Как? Где? Ты уверен?
– Нет никаких сомнений. Он шел по улице Пули домой, когда раздался выстрел из дома рядом с Сен-Жермен-л'Озеруа.
– Адмирал ранен?
– Не опасно. Ему оторвало один палец. Пуля прошла через запястье и вышла у локтя.
– Это большое потрясение для старого солдата. Так ты говоришь, он вне опасности?
– Послали за лекарем, Амбруазом Паре, а у дома Колиньи собралась толпа людей – наших сторонников, гугенотов. Они говорят, что его хотели убить, потому что он – вождь гугенотов. Если это так, мой друг, нам надо быть настороже.
Генрих медленно кивнул:
– Нас пригласили в Париж на мою свадьбу. По-твоему, кузен, здесь может быть какая-то другая причина?
Конде пожал плечами:
– Должен же жених присутствовать на собственной свадьбе.
– Так-то так. Дом рядом с Сен-Жермен-л'Озеруа… Что же это за дом?
– Я слышал, что он принадлежит Пилю де Вилльмару, канонику собора Нотр-Дам. Он также был наставником Генриха де Гиза.
– Да? – задумчиво произнес Генрих. – Любопытно. Думаю, мой друг и кузен, на улице нам надо быть очень осторожными.
– Мне хотелось бы уехать из Парижа.
– А я при первой возможности заберу жену и увезу ее в Беарн. – И Генрих улыбнулся, представив, как молодая и элегантная королева Наварры оставит Париж ради сельских прелестей Нерака и По.
Он вспомнил, как его мать незадолго до смерти предостерегала его от жизни в Париже и говорила, чтобы после свадьбы он безотлагательно возвращался в Беарн, потому что жизнь при дворе полна соблазнов и там никак нельзя не испортиться.
