Она подвинула к себе ноги и обхватила руками колени. Я вновь обратила внимание на кровавые пятна на ее юбке, на ее грязные, выбившиеся из-под чепца волосы. Мне отчаянно захотелось вымыть ее в ванне, одеть на нее чистую ночную рубаку и уложить в кровать, как ребенка.
– Даже когда все начали судачить о том, что он развлекается с другими женщинами, я не верила никому. Так мы и жили, но постепенно он становился все более сварливым и прижимистым, и нам с Энн приходилось жить на мое жалованье, поскольку все свои деньги он тратил на выпивку. А потом у девочки начались эти припадки… не знаю, как вы их называете. Она вдруг словно застывала, у нее закатывались глазки, а язык распухал. Я подумала, что она так делает из-за того, что скучает по папе. Но он не поверил мне, когда я рассказала ему. Подумал, что я все придумала, чтобы он сидел дома. Я перепробовала все возможные лекарственные травы и растения. Обратилась за помощью к Кэтрин, но даже она не смогла ничем помочь. Вообще девочка выглядела здоровой, только иногда вдруг с ней что-то случалось… словно какой злой дух вселялся в нее и принимался душить.
Однажды мне пришлось уйти на работу и оставить Энн дома одну. Джона мне найти не удалось. Но он говорил, что вернется к нужному времени. А я боялась потерять работу.
Из глаз ее опять заструились слезы. Лицо стало очень печальным.
– Я еще любила его. Продолжала любить, даже когда он перестал приходить домой. Хотя, если бы у нас не было Энн, все могло бы пойти по-другому. Мне было бы легче бросить его. Так или иначе я ушла на работу и попросила Кэтрин присмотреть за Энн. И вот вскоре она прибежала, крича: «Алиса, Алиса, пойдем скорее, тебе надо скорее бежать к ней». И мы бросились к дому Джона, а там малышка… – Алиса уткнулась лицом в колени, – мне нельзя было оставлять ее одну.
Я обняла Алису, ощутив под рукой хрупкие худенькие плечи. Я росла и полнела, а она исхудала и съежилась. Мое сердце разрывалось от боли. Но не такую боль я испытывала, обнаружив Джудит. Тогда меня раздирала ярость и злость, а сейчас – только ощущение острой печали.
– Вы ничего не могли сделать, – прошептала я, прижимаясь к ней щекой.
Наши слезы смешались, сбегая к губам. И я почувствовала соленый привкус… наших горьких слез. Плечи ее дрожали под моей рукой, но постепенно она успокоилась.
– Наверное, именно поэтому мне так хотелось помочь вам, – тихо сказала она, – я думала, может, если смогу помочь вам сохранить ребенка, то это в каком-то смысле будет… – Она умолкла, не зная, как лучше объяснить свою мысль, и добавила: – Раз мне не удалось спасти одного ребенка, то я подумала, что если помогу выжить другому, то…
– Если у меня родится девочка, то я назову ее Алиса-Энн.
Она не улыбнулась, но в глубине ее глаз промелькнул легкий оттенок радости.
– Я думала, вы хотели двух мальчиков.
– Хотела. – Я опустила взгляд на наши юбки – блестящая бледно-желтая тафта сливалась с грязной бурой шерстью, я вновь взяла Алису за руку. – И желание осталось неизменным.
– Там внизу такая жуть, – прошептала она, – точно в преисподней. Ни зги не видно, и от этого кажется, что всех нас затягивает в какую-то вращающуюся бездну. Одна женщина уже умирает. Старуха Демдайк. До суда, видать, не доживет. Нам даже еду не приносят.
Закрыв глаза, я вспомнила о том, что уже успела съесть с утра. И даже не подумала…
– Я вытащу тебя отсюда, – сказала я, – обещаю. Я спасу тебя.
Слезы опять полились по ее щекам.
– Я понимаю, чего это все вам стоит, – прошептала она, – не надо, вы и без того уж слишком многим пожертвовали из-за меня.
– К черту то, что мне это будет стоить.
Произнеся эти слова, я почувствовала, как пошевелился мой малыш, и мгновенно осознала, что пока мы все трое живы – Алиса, малыш и я, – но очень скоро может наступить день, когда нас уже не будет, и никому не известно, кто из нас выживет. Нас связала невероятно страшная судьба, и впервые с предельной ясностью я осознала, что мы все в равной мере отчаянно необходимы друг другу для выживания.
– Я спасу тебя, – вновь повторила я, сжав ее пальцы.
Слегка ответив на мое пожатие, она убрала руку и печально глянула на меня, ее яркие золотистые глаза затуманились.
– Вам удалось спасти собаку от медведя, но меня так просто не выкупишь.
– Я спасу тебя от смерти, так же как ты обещала спасти меня. Ты будешь жить.
– И Кэтрин? – прошептала она.
– И Кэтрин.
В этот момент из-за закрытой нижней двери раздался жуткий истошный крик, и мы обе вздрогнули. Отчаянные вопли продолжались, и чуть позже дверь внизу задрожала под множеством кулачных ударов. Мы с Алисой вскочили на ноги и увидели, что тюремщик уже подбежал к решетке и неловко возится с замком.
– Из-за вас, что ли, они взбунтовались? – спросил он.
– Что там за бардак? – вторил ему другой голос.
К нам уже приближалась целая группа надзирателей. Решетка с лязгом открылась, и в мое плечо железной хваткой вцепилась чья-то рука. Нас с Алисой грубо оттащили друг от друга, и через мгновение я оказалась в замковом дворе, а ее увели обратно в темное подземелье.
– Алиса! – крикнула я. – Я вернусь! Вернусь!
Злобный, как пес, охранник уже уводил меня к входным воротам, но я услышала еще, как открылась дверь подземелья, и вопли стали еще громче:
– Она померла! Она померла! Померла!
Крики разлетались, точно вороны над лесом, но не затихали, опускаясь на землю, а, отдаваясь эхом от замковых стен, возносились к небеса.
* * *
Перед долгой дорогой домой я заехала в Ланкастере на постоялый двор и заказала трех жареных цыплят, двадцать мясных пирогов, по два галлона эля и молока, чтобы отправить все это заключенным в подземелье. В сопровождении четырех носильщиков, которые несли угощение и катили бочонки вверх по склону, я вновь вошла в замковый двор и убедилась, что все тот же одышливый тюремщик перетаскал все по крутым ступеням в подземелье и вернулся с пустыми руками. Перед уходом я позолотила им руки, выдав еще по монете тюремщику и двум явно бедствующим стражникам. Напоследок я добавила, что еще вернусь, но они улыбнулись мне с каким-то умудренным видом.
Глава 18
На следующее утро, спустившись к завтраку, я увидела, что на крыльце столпились слуги. Перед ними стоял простоволосый Ричард, и мне пришлось локтями прокладывать себе пусть в толпе. Внезапно я осознала, что все взгляды устремлены вниз. И в ужасе отступила, увидев под ногами растерзанного сокола Ричарда. Эта птица со сложенными крыльями и остекленевшими, незрячими глазками, словно принесенная кем-то в жертву, лежала на верхней ступени в лужице собственной крови. Слуги кружили рядом с ней, словно стайка мух над гниющим мясом, поэтому я велела им разойтись по своим делам. На лице Ричарда застыло выражение печали и гнева, но я знала, что первое чувство скоро победит второе, поэтому решительно отправила их в дом и закрыла дверь.
