На мгновение я прижалась к Милтону. Уходи, Энн Элис, думала я. Я — не ты. Я — это я. Твоя жизнь оборвалась в той замурованной комнате, но я-то здесь, я живая и хочу быть с этим мужчиной, потому что люблю его, и это правда, если любить — значит хотеть быть рядом с ним, близко, разделить его жизнь.
Милтон почувствовал мое влечение к нему. Он подхватил меня на руки и уложил в каноэ.
Он вынул шпильки из моих волос и положил в карман, что было весьма предусмотрительно, мелькнуло у меня в мозгу. Шпильки понадобятся мне, потому что надо будет заколоть волосы перед возвращением на Карибу. Мне также пришло в голову, что он и прежде проделывал это.
— Ты такая красивая, — шептал он.
— Скольких женщин вы привозили на этот остров… в это каноэ?
— Ты имеешь честь быть первой, и я клянусь, что других никогда больше не будет. Возможно, перед отъездом в Англию мы с тобой совершим паломничество сюда. И вспомним эту ночь — подлинное начало.
— Начало чего?
— Разделенной любви.
— Стало быть, вы думаете, что сегодня ночью вам удастся окончательно соблазнить меня?
— Это идеальное место. И вообще-то, очень романтичное, если вас не смущает некоторая теснота. Да и каноэ несколько утратило свой первоначальный блеск. Снаружи нежный шелест волн по песку, а вокруг нас — ласковый, посланный небом туман.
— Нет, — ответила я.
— Нет?
— Я этого не хочу.
— Дорогая моя Эннэлис, думаете, я вас не знаю? Вы хотите этого. Вы любите меня… вы хотите меня всего… как я хочу вас. И хотите уже давно.
— Я уже объясняла вам, что почти помолвлена с другим.
— После сегодняшней ночи вы поймете, что это исключено.
— Здесь пахнет морем.
— А чем, по-вашему, должно здесь пахнуть? Аравийскими благовониями?
Он лег рядом и обнял меня.
— Я хочу, чтобы вы меня выслушали, — объявила я.
— Я слушаю.
— А понимаю, что здесь я в вашей власти. Физически вы сильнее меня. Если я начну сопротивляться, вы со мной справитесь. Вы это намерены сделать?
— Вы станете моей по своей воле.
— Да, — отозвалась я, — или нет.
— Но раз уж вы признаете, что я сильнее, как я могу не справиться?
— Принудив меня, вы одержите временную победу Это будет изнасилованием.
— Это чисто технический термин.
— Я этого никогда не забуду и никогда не прощу Может, вы и получите временное удовлетворение, зато это докажет мне то, что я пыталась выяснить долгое время.
— Это несерьезно.
— Клянусь, серьезно. Я немедленно уеду. И заберу с собой Фелисити. Я расскажу ей, что произошло. Думаю, если она будет чувствовать, что ей надо за мной ухаживать, она соберется с силами. И поймет. С ней ведь произошло то же самое. И она ничего не могла поправить. Ведь, к несчастью, она была замужем за этой скотиной. Но я свободно отдамся вам по своей воле… не на импровизированной постели, потому что подвернулась возможность, но потому, что буду желать этого сама, по своей собственной доброй воле.
Милтон ласково поцеловал меня:
— Да, — сказал он. — Продолжай.
— Это ведь ночь, когда говорят правду, верно?
— Да.
— Тогда я объясню. По-моему, я люблю тебя. И хочу быть с тобой. С тобой я счастлива, как ни с кем. Но я действительно была неравнодушна к Реймонду Биллинттону. Он совсем не похож на тебя… он альтруист, почти самоотверженный. Ты не такой.
— Более живой, — ответил он.
— Да, это так. Ты идешь и берешь то, что тебе нужно.
Ты можешь взять меня сейчас, но это будет означать, что ты навеки потерял меня.
— Все будет совсем не так. Я покажу тебе, какую радость мы можем доставить друг другу. Заставлю тебя понять, насколько мы подходим друг другу. Я покажу тебе, что мы можем счастливо прожить вместе целую жизнь.
— Как хорошо ты меня знаешь?
— Я знаю тебя прекрасно. Поэтому и люблю тебя, и знаю, что ты создана для меня.
— А если знаешь, то знаешь и о том, как сильна во мне гордость. Я не подчинюсь тебе. Я отдамся по своей воле или не отдамся вовсе. Понимаешь, я ведь была рядом с Фелисити в том жутком доме, где она страдала каждую ночь. И то, что там случилось, отразилось не только на ней. На мне тоже. И я знала, что когда выйду замуж или полюблю мужчину, то не стану ему подчиняться. Я стану ему ровней. Не позволю, чтобы меня принуждали… как Фелисити. Ты понимаешь?
— Да, — отозвался Милтон, — продолжай.
— По-моему, я хочу быть с тобой больше, чем с кем-либо другим. Но есть ведь Реймонд. И Реймонда я знаю хорошо. Он мягкий и добрый. Я могла бы быть с ним счастлива. Это не было бы так волнующе, как с тобой. Жизнь была бы ровной… ни взлетов… ни падений.
— Что оказалось бы для тебя невероятно скучным.
— Не скучным. Просто приятным… плыть по течению по гладкой воде.
— Даже в самых спокойных морях не избежать шквалов и туманов…
— Да, я знаю, но на Реймонда можно положиться.
— А на меня — нельзя?
— Я никогда не могу быть в этом уверена. Не сомневаюсь, у тебя было много женщин.
— А Реймонд, конечно, само целомудрие. Идеальный рыцарь. Как его там — Галахад? Полагаю, он сидит дома, полируя свой Святой Грааль, и его совершенно не волнует, что с тобой происходит.
Я не могла сдержать смех.
— Это нелепо, — сказала я.
— Сама виновата — нечего было расписывать мне его совершенство в такую ночь.
— И не забудь, — напомнила я, — я приехала сюда с определенной целью. Я хочу найти брата. У меня какое-то необыкновенное чувство, что я раскрою эту тайну.
— Ты все еще думаешь о том незнакомце с Львиного острова.
— Да, — ответила я, — думаю.
— А ему где место?
— Все так странно. Иногда у меня такое ощущение, что я действительно Энн Элис… что она — часть меня. Что она снова жива — во мне.
— Этот человек тебя просто околдовал. Знаешь, мне кажется, он опаснее святого Реймонда.
Я молчала. Неужели это так? Вот я лежу здесь с человеком, одно присутствие которого возбуждает меня, и Энн Элис со мной, вкладывает слова в мои уста… говоря мне, что я должна сохранять себя в чистоте, как она… чтобы, когда придет ей время выйти за Магнуса Перренсена, она пришла к нему такой, какой должна быть невеста. Но Энн Элис умерла. И словно выбрала меня прожить ту жизнь, в которой ей было отказано.
— У тебя бывают странные мысли, — произнес Милтон, целуя меня в лоб.
— Я сказала тебе правду. Ты ведь был любовником Магды Мануэль, да?
