Каковы бы ни были на то причины, убийство есть убийство, и человек, раз совершивший его — независимо от того, насколько его спровоцировали — никогда уже не станет прежним.
Так ли обстояло дело?
Тот выстрел спас Фелисити от несчастливой жизни и постепенной деградации. Всего один выстрел… А теперь — всего четыре пилюли могли спасти ее от жизни, полной разочарования и тоски; они могли подарить ей всю жизнь рука об руку с Реймондом.
Я знала, что Реймонд по-своему, спокойно, но любит ее. Ох, как все хорошо сходилось.
Я хотела пойти к Милтону, но что-то меня удерживало. Мне не хотелось даже с ним обсуждать свои подозрения насчет Фелисити. Мой здравый смысл отвергал их, считая глупой фантазией. Но ведь у Фелисити действительно была причина убрать меня с пути… так же, как была причина избавиться от Уильяма Грэнвилла.
Правда, с единственной разницей. Грэнвилл обращался с ней по-скотски, я же была ее подругой. Как часто она твердила, что не знает, что бы делала без меня? Однако я стояла между ней и тем, чего она больше всего хотела в жизни.
Невозможно было думать о Фелисити как об убийце — она ведь такая спокойная, нежная девушка. Но что нам известно о потаенных уголках души человеческой? Насколько хорошо мы знаем друг друга?
Я вернулась в комнату. Осмотрела ящик. Не могли ли пилюли завалиться в мои перчатки или шарф? Я тщательно все обыскала. Я попыталась найти карту. Что с ней случилось? Было совершенно очевидно, что кто-то рылся в моих вещах.
С чего бы вдруг исчезла карта? Я не могла обвинить Фелисити в том, что она взяла ее.
Все это было очень загадочно. Я подумала: «Съезжу к Милтону, но попозже. Сейчас там Магда».
Ну, и что с того? Она рассказывает Милтону о своем праздничном обеде. Интересно, что чувствует мужчина, когда женщина, с которой у него были интимные отношения, сообщает ему, что выходит замуж за другого?
Я чувствовала себя простушкой, совсем не знающей жизни. Мне еще так многому предстояло научиться, ибо с тех пор, как покинула Англию, я поняла только то, что я знаю так мало.
Я подумала: «Поеду к нему во второй половине дня, когда жара спадет».
Я вышла на террасу. Шум гавани казался какими-то отдаленным. Я села, мысли у меня путались, я терялась в догадках.
Среди прилавков я увидела Магду. С ней был ее повар — очень высокий мужчина в голубых брюках и белой рубахе, на фоне которой его кожа сияла черным деревом.
С минуту я лениво наблюдала за ними. И тут увидела Милтона.
Магда обернулась к нему и протянула руку. Милтон пожал ее, и я увидела, как они дружно рассмеялись.
А потом Милтон оставил их и пошел к отелю.
Я побежала ему навстречу, чувствуя облегчение.
— Я так рада, что ты приехал, — сказала я.
— Какой теплый прием! Ты все уладила с Реймондом?
Я покачала головой.
— Пока не представилось возможности. С нами все время Фелисити. А сейчас они уехали вместе. Фелисити любит Реймонда, и он ее по-своему — тоже. Не думаю, что это будет очень уж трудно.
— С тобой все в порядке, Эннэлис?
— Почему ты спрашиваешь?
— Ты такая бледная, напряженная…
— Мне надо поговорить с тобой. Произошло нечто странное. Пойдем посидим на террасе.
Когда мы уселись, я рассказала Милтону о молоке. Он был совершенно ошеломлен. Никогда прежде я не видела, чтобы он не знал, что сказать. Когда, наконец, Милтон вновь обрел дар речи, он спросил:
— Ты уверена… насчет пилюль?
— Я везде смотрела. Я уверена, что не могла ошибиться. Если бы не хватало одной, даже двух, я могла бы подумать, что не правильно посчитала, но четыре…
— Четыре! Это же смертельная доза! — Милтон сильно побледнел и посмотрел на меня с такой любовью, что я подумала: это испытание стоит того, чтобы хоть раз увидеть его таким.
— Похоже, кому-то надо было отправить меня в очень глубокий сон.
— Но зачем?
— Из-за одной вещи, которая была в моей комнате. И этот человек знал о действии пилюль…
Милтон покачал головой:
— И чего же мог добиваться этот кто-то? Они запросто могли проникнут в комнату, не заходя так далеко.
— Забрали карту.
— Карту острова? Вчера ночью?
— Нет… нет. Я уже хватилась ее раньше. Она лежала в глубине ящика вместе с пилюлями.
— Карта, — повторил Милтон. — Как странно. Ты не останешься в этом отеле ни на одну ночь.
— Но куда?…
— Ко мне домой, разумеется.
— Но как же Фелисити и Реймонд?
— Могут оставаться здесь или тоже переехать ко мне, если захотят. Место для них найдется. Но ты поедешь без разговоров.
— Ох, Милтон, я так рада, что ты все знаешь. Я не решалась обратиться к тебе. Мне казалось, все это так нелепо выглядит. Я хочу быть очень осторожной в своих выражениях.
— С какой это стати?
— Потому что я думаю, это могла быть Фелисити. Понимаешь, у нее для этого есть причина. Она думает, что я собираюсь замуж за Реймонда, а ведь она любит его, и очень сильно. Фелисити пережила страшное потрясение. Я так и не знаю толком, что там произошло на балконе, но это вывело ее из равновесия. Было время, когда я опасалась за ее рассудок. Никогда бы не подумала, что она способна на такое, если бы не тот случай.
— Фелисити, — медленно произнес Милтон. — И карта. Ты ведь не думаешь, что это она украла?
— О нет. Это ее совершенно не заботит.
Милтон молчал, и я продолжала:
— Я чувствую себя так неуверенно. Может быть, я все придумала насчет пилюль. Понимаешь, мне показалось, что в нем какой-то осадок… а потом подумала, может, это остатки кокоса. Знаешь ведь, как бывает с молоком. У меня был очень странный вечер — пожар и все остальное. Я была измотана — душевно и физически. По-моему, я естественным образом могла заснуть таким тяжелым сном.
— А пилюли? Как ты их объяснишь?
— Они могли выпасть из флакона, когда я в последний раз открывала его. Он был непрозрачным, и мне пришлось открыть его, чтобы пересчитать пилюли. Я могла уронить их на пол. А потом их могли вымести.
— А если ты бы не заметила?
— Наверное, заметила бы, но я пытаюсь учесть все возможности.
— А потерянная карта?
— Я могла потерять ее самыми разными способами. Я ведь уже давно ее хватилась. Похоже, это никак не связано с пилюлями.
— Я не успокоюсь, пока ты не окажешься на плантации. Укладывай вещи, и едем немедленно.
— Я должна дождаться Фелисити. Мне придется все объяснить. Я хочу быть очень осторожной. Если это Фелисити, с ней надо обращаться очень мягко. Я хорошо ее знаю. Вполне возможно, что у нее просто что-то в голове повернулось. И я хочу, чтобы все было очень тихо.
