А еще я не перестаю надеяться, что если она увидит их на мне, то вспомнит о своих словах.
Знаю, что надеяться на это глупо: ничто не заставит ее смягчиться. Ее ненависть, словно доспехи, которые намертво приросли к коже. Мать ни за что их не снимет, так как лишь они защищают ее от постоянных нападок отца.
Она не догадывается, что я в любую секунду готова променять похвалы отца на любящую матушку, как у Торрина. Та не перестает горевать о потерянном ребенке, хотя даже не видела его.
Входная дверь хлопает, и я торопливо стаскиваю камушки с ушей, швыряю все украшения обратно в шкатулку, закрываю крышку и засовываю сокровища обратно под кровать. Спустя секунду дверь в мою спальню распахивается.
– Что я пропустила? – спрашивает Иррения. Она всего на год старше меня, и мы очень близки с ней.
– Я сбежала из дома, а отец винит за это мать.
Она открывает рот, чтобы выспросить подробности, но тут ее взгляд падает на мое лицо.
– У тебя на щеке ужасный порез, и что случилось с твоим глазом?! Мать не посмела бы…
– Нет, это сделала не она. – Она не настолько глупа, чтобы нанести мне рану физически. Особенно учитывая мою военную подготовку.
Иррения проходит в комнату, приближается ко мне и мягко направляет в сторону коридора.
– Расскажи мне все.
Я так и поступаю, пока она, подтолкнув меня к стулу, шарит по ящикам комода в поисках целебной мази. Сестра втирает ее в мой заплывший глаз, который сразу начинает пощипывать.
– Ай! – восклицаю я.
– Тише. Через секунду все пройдет.
Я закрываю здоровый глаз и вдыхаю запахи, которые витают в комнате Иррении. Она выбрала своим ремеслом не изготовление украшений, как остальные сестры, а целительство. Иррения прошла обряд инициации лишь в прошлом году, но уже лучше всех в деревне умеет составлять лекарства. В ее комнате полно отваров собственного приготовления, повсюду благоухают засушенные травы. В последнее время она увлеклась экспериментами с ядом зирапторов в попытках привить нашим воинам иммунитет к их парализующим укусам.
Иррения – добрая душа, самая безотказная из всех известных мне людей. Именно поэтому она всегда так поздно возвращается домой. Сестра не может вынести мысли, что кто-то будет страдать от болезней или ран. Каждый день она работает, пока не исцелит всех либо пока не упадет с ног от усталости.
Хотя глаз по-прежнему не открывается, на смену покалыванию приходит блаженное онемение. Сестра втирает в рану еще немного мази, пока я заканчиваю повествование о произошедшем сегодня со всеми мельчайшими подробностями.
– Убегать из дома было глупо, – подводит она итог. – Ты могла пораниться или погибнуть тысячью разных способов. Рада, что удар по лицу – сама худшая из твоих ран. А что, если бы тебе навстречу в чаще выскочил зираптор? Утром мы не смогли бы даже опознать твои останки! Представь, что было бы с отцом!
– О, да, бедный отец! Что бы он стал делать без наследника, которому можно передать бразды правления?
– Он тебя любит, Расмира. Твоя смерть его бы сломила.
Из-за его планов на меня. Сама по себе я же ничего не значу.
– По крайней мере мать была бы счастлива, – шепчу я.
Сестра тыкает пальцем в мой опухший глаз. Я издаю крик, который наверняка разбудил Ашари, чья комната находится по соседству с моей.
– Какого черта, Иррения? – осторожно прикрываю глаз рукой, стараясь его не задеть.
– Не смей так говорить! У всех свои заботы, и не нужно делать проблемы матери и отца своими. Ты ни в чем не виновата. – Она поддевает пальцем мой подбородок, чтобы я посмотрела ей в глаза. – Я тебя люблю. Похоже, и тому парнишке ты небезразлична. Наставники тебя обожают. В любом случае ты заслуживаешь быть любимой. Просто не все умеют показывать свои чувства. Зато ты не повторишь их ошибки.
– Ты ужасно мудрая, знаешь ли, – говорю я ей. – А еще самая добрая. – Последнюю фразу я говорю ей каждый день. Если кто и заслуживает место в раю Рексасены, так это Иррения. Поэтому я постоянно упоминаю сестру в ежевечерних молитвах богине.
– Ну, хватит уже говорить обо мне, – отвечает Иррения. – Давай лучше подумаем, как навести твоего парня на мысли о поцелуе.
Глава 3
Идеи сестры были одна безумнее другой: оказаться с ним взаперти в каком-нибудь темном чулане, нарочно споткнуться и упасть к нему в объятия, попросить вынуть воображаемую соринку из глаза. Однако я решила, что не буду больше ждать решительных действий от Торрина.
Я поцелую его сама.
А успешное прохождение обряда инициации станет отличным поводом.
Я обдумываю эту мысль и даже не замечаю, как проваливаюсь в сон, по-прежнему сидя на полу в спальне. Наутро ноющая спина и затекшая шея позволяют мне заявлять, что я тоже понесла наказание.
Чтобы собраться, мне достаточно принять ванну, надеть комплект чистой одежды, затянуть пряжки на сапогах. На столе еще вчера я разложила свои доспехи. Кузнецы подгоняют их железные пластины по индивидуальным меркам. Мои доспехи сидят на мне как влитые. Каждое утро я с гордостью облачаюсь в них, предпочитая начинать снизу. Я по очереди затягиваю ремни на поножах
[1] из двух отдельных пластин, затем перехожу к щиткам над коленями. С ними приходится повозиться, но я справляюсь. Через голову натягиваю нагрудник и застегиваю пряжки, вспоминая выражение лица батюшки, когда кузнецам пришлось скруглить пластину по форме груди. За ним следует защита для рук.
Наконец я отработанным движением продеваю топор в специальную перевязь на спине.
Дважды проверяю, все ли на месте, правильно ли закреплено и не мешает ли при движении.
Раздается стук в дверь, и мое сердце чуть не выпрыгивает из груди. Иррения собиралась с самого утра быть у пациентов, так что это точно не она.
Отец.
Он стремительно пересекает комнату и придирчиво осматривает меня с головы до ног, сложив руки за спиной. Затем он удовлетворенно кивает:
– Глаз уже заживает, Иррения постаралась на славу. Я горжусь тобой, Расмира. Сегодня ты отлично справишься. Забудем про вчерашнюю выходку.
Уверена, Торрин бы тоже не отказался от подобного великодушия.
– Обычно члены семьи вручают подарки после успешного завершения инициации, однако я хочу отдать тебе свой прямо сейчас.
Он показывает, что именно прятал за спиной.
Это боевая секира. У меня просто не хватает слов, чтобы описать ее. Оружие просто великолепно: железо отполировано до невыносимого блеска, рукоять длиной с мою ногу. Топор чуть тяжелее того, к которому я привыкла, но вес превосходно сбалансирован. Оба лезвия остро отточены, готовые рассекать плоть так же легко, как раскаленный нож масло. По краям вытравлена изящная гравировка: летящие по спирали драконы и птицы. Рукоятка оплетена черной кожей, обеспечивая надежный хват.
