– Он пытался немного сбить его с толку, но…
– Ты хоть понимаешь, насколько хуже все может быть для тебя?
Кэти сжала губы:
– Я попытаюсь исправить мою ситуацию, чего бы это ни стоило.
– Дело только выиграет, если я не стану вызывать тебя в качестве свидетеля, Кэти.
– Как так? После всех этих разговоров о правде – и они не выслушают меня?
– Почему ты думаешь, что я собираюсь сказать им правду? – вздохнула Элли.
– Ты говорила во вступительной части…
– Это игра, Кэти. Быть адвокатом – это значит на две трети быть оскароносным актером. Я преподнесу им историю – вот и все, и, если повезет, она понравится им больше, чем история Джорджа.
– Ты говорила, что позволишь мне рассказать правду.
– Я сказала, что не стану пользоваться защитой по линии невменяемости. А ты сказала, что расскажешь правду. И, если помнишь, я ответила, что мы посмотрим. – Она заглянула Кэти в глаза. – Если ты выступишь здесь, Джордж раскритикует тебя. Нам повезет, если в процессе этого он не нарушит ход защиты. Это английский мир, английский суд, английское обвинение в убийстве. Невозможно выиграть, если играешь по амишским правилам.
– У тебя ведь амишская клиентка, с амишским воспитанием и амишскими мыслями. Американские правила здесь не подходят, – тихо сказала Кэти. – Куда это нас заведет?
– Просто слушай то, что говорит прокурор, Кэти. Как раз в тот момент, когда надо будет выступать, ты можешь передумать. – Элли пристально посмотрела на свою клиентку. – Я могу выиграть, даже если ты ни слова не скажешь в суде.
– Если я ни слова не скажу в суде, Элли, я буду лгуньей, какой считает меня мистер Каллахэн.
Раздосадованная Элли отвернулась. Ну просто «Уловка-22»! Кэти хочет, чтобы она принесла это дело в жертву на алтарь религиозной правдивости. При этом Элли знала, что суд совсем не место для правды. Это все равно что вести автомобиль через снежную бурю, даже если ты абсолютно уверена в себе, по дороге мимо проносятся другие машины, пересекая сплошные линии и разбиваясь.
И опять же Кэти никогда не водила машину.
– Тебе нездоровится?
При звуках голоса Купа Элли подняла лицо:
– Все хорошо, спасибо.
– Ты выглядишь ужасно.
– Надо же, – ухмыльнулась она, – уверена, тебе приходится отбиваться от девчонок.
Он присел на корточки рядом с ней.
– Я серьезно, Элли, – понизил голос Куп. – У меня теперь личная заинтересованность в твоем благополучии. И если этот суд для тебя чересчур…
– Ради бога, Куп, женщины рожали в поле, а потом собирали кукурузу, после…
– Хлопок.
– Что?
Он пожал плечами:
– Они собирали хлопок.
– Ты там был? – прищурилась Элли.
– Я просто высказываю соображение.
– Угу. Соображение. Суть в том, что я в порядке. Безупречна на все сто процентов. Я могу выиграть этот суд, я могу родить ребенка, я могу совершить все, что угодно. – Элли с ужасом почувствовала, как к глазам подступают слезы. – А сейчас, извините меня, перед очередным заседанием суда я собираюсь закончить войну в Боснии и разделаться с голодом в ряде стран третьего мира.
Поднявшись на ноги, Элли протиснулась мимо Купа. Он посмотрел ей вслед, потом опустился на освобожденный ею стул. Кэти водила ногтем большого пальца по обложке блокнота.
– Это все ребенок, – сказала она.
– Да уж. – Куп потер загривок. – Я беспокоюсь за нее.
Надавив ногтем сильнее, Кэти оставила вмятину на бумаге:
– Я тоже беспокоюсь.
Элли проскользнула на свое место рядом с Кэти, когда судья возвращалась в зал суда. Лицо у Элли горело и было немного влажным, словно она сбрызнула его водой. Она не взглянула на Кэти, даже когда та чуть дотронулась до ее руки под столом, чтобы убедиться, что все в порядке.
Элли пробормотала что-то вроде «не волнуйся» или «извини», хотя последнее не имело никакого смысла. Потом она вдруг поднялась – плавно, стремительно и немного театрально, что заставило Кэти подумать о дыме, вьющемся из трубы.
– Защита, – начала Элли, – вызывает Адама Синклера.
Кэти решила, что ослышалась. У нее перехватило дыхание.
– Протестую! – откликнулся прокурор. – Этого свидетеля нет в моем списке.
– Ваша честь, он был за границей. Я выяснила его местопребывание всего несколько дней назад, – объяснила Элли.
– Это все же не дает объяснения, почему мистер Синклер не был внесен в ваш список свидетелей, – сказала судья Ледбеттер.
Элли немного замялась:
– Он представит свежую информацию, которую я нашла.
– Ваша честь, это просто вопиюще! Ради своих целей мисс Хэтэуэй искажает судебную процедуру.
– Прошу прощения, судья, – возразила Элли, – пусть меня извинит мистер Каллахэн за то, что не уведомила его предварительно. Свидетель не выиграет за меня дело, но он сможет осветить важную часть предыстории, которая до того отсутствовала.
– Мне необходимо время первым допросить его под присягой, – сказал Джордж.
Остального Кэти не услышала. Она поняла лишь, что в этот момент в одной комнате с ней находится Адам. Она прерывисто задышала, и каждый вдох шелестел, словно она разворачивала обертку, в которую было завернуто его сладкое имя. Адам положил ладонь на Библию, а Кэти представила себе, что его ладонь прижимается к ее плоскому животу.
А потом он взглянул на нее. В его глазах была печаль, и Кэти подумала, что боль затопила его, как море, доходя до голубизны глаз. Он, не отрываясь, смотрел на нее. Воздух стал густым, и сердце глухо забилось у нее в груди.
Кэти кусала губы, охваченная стыдом, как плотной шалью. Она это совершила, она довела их до такого состояния.
Прости меня.
Не волнуйся.
Она поднесла к лицу дрожащие руки, думая по-ребячьи: если она не видит Адама, то сама станет невидимкой.
– Мисс Хэтэуэй, – сказала судья. – Вам не нужен перерыв?
– Нет, – ответила Элли. – Моя клиентка в порядке.
Но Кэти не была в порядке. Дрожь ее не унималась, слезы лились все сильнее, и, хоть убей, она никак не могла поднять глаза и посмотреть на Адама. Она ощущала на себе пристальные взгляды присяжных, как булавочные уколы, недоумевая, почему Элли не сделает для нее только одно – не даст ей убежать отсюда не оглядываясь.
– Пожалуйста, – прошептала она Элли.
– Ш-ш-ш! Доверься мне.
– Вы уверены, советник? – спросила судья Ледбеттер.
Элли бросила взгляд на присяжных, на их открытые рты:
