– Чтобы лечить, – ответил он. – А не давать оценку.
– В чем разница?
– В основном профессиональные психиатры, дающие показания в суде, назначались для оценки психического состояния Кэти с целью предоставления суду. Я не судебный психиатр, я лишь обычный психоаналитик. Меня просто попросили помочь ей.
– Если вы не судебный психиатр, то почему вы находитесь здесь?
– Потому что в процессе общения я выстроил взаимоотношения с Кэти. В отличие от эксперта, который беседовал с ней один раз, мне кажется, я глубже знаю ход ее мыслей. Кэти подписала соглашение, разрешающее мне давать показания, что я считаю веским доказательством ее доверия ко мне.
– В чем заключалось ваше лечение Кэти? – спросила я.
– Клинические интервью, проводимые в течение четырех месяцев, становились более доскональными. Я начал с вопросов о родителях, детстве, ожиданий по поводу беременности, депрессиях или психологических травмах – по сути дела, с базового психиатрического интервью.
– Что вы узнали?
– Кэти – незаурядная девушка, – улыбнулся он. – Чтобы по-настоящему понять ее, пришлось усваивать, что такое быть амишем. Не сомневаюсь, всякий знает, что среда, в которой воспитывается ребенок, значительно влияет на его взрослое поведение.
– Мы немного наслышаны об амишской культуре. Что в особенности заинтересовало вас как психиатра Кэти?
– Наша культура поощряет индивидуальность, в то время как амиши глубоко укореняются в общине. У нас никого не волнует, если кто-то выделяется, поскольку несхожесть ожидаема и почитаема. Для амишей отклонение от нормы недопустимо. Для них важно приспосабливаться, поскольку общество определяется схожестью отдельных личностей. Если вы не приспосабливаетесь, последствия оказываются трагическими с психологической точки зрения. Вы выделяетесь из массы, в то время как вам внушали, что надо быть частью группы.
– Каким образом это помогло вам понять Кэти?
– Ну, – начал Куп, – в понимании Кэти, несхожесть связана со стыдом, неприятием и провалом. Для Кэти страх опалы имел даже более глубокие корни. Она видела, что это произошло с ее братом, причем в экстремальном варианте, и совершенно не желала, чтобы такое случилось с ней. Она хотела выйти замуж, иметь детей… но привыкла думать, что с ней это произойдет так же, как со всеми девушками в ее мире. Обнаружив, что забеременела от американца вне брака – то и другое было вопиющим нарушением амишских норм, то есть привело бы к отлучению от Церкви, – она никак не могла с этим примириться.
Я слушала, как он говорит о Кэти, но думала о себе. Просунув руку под пиджак, я положила ее себе на живот.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ее воспитали с верой в то, что добраться от точки А до точки В можно лишь одним путем. А если ее жизнь не пойдет по этому пути или не окажется столь идеальной, как она ожидала, это будет неприемлемо.
Слова Купа настолько плотно обволакивали меня, что стало трудно дышать.
– В этом не было ее вины, – пролепетала я.
– Да, – тихо произнес Куп. – Я пытался подвести ее к пониманию этого.
Зал как будто сузился, фигуры людей расплывались у меня перед глазами, звуки затихали.
– Сложно изменить привычный образ мыслей.
– Да, и вот почему она этого не сделала. Не могла. Эта беременность, – пробормотал Куп, – перевернула ее мир вверх тормашками.
Я сглотнула:
– Как она поступила?
– Она сделала вид, что не придает этому значения, хотя это было самое важное на свете. Хотя в этом была сила, способная изменить ее жизнь.
– Возможно… она просто боялась сделать тот первый шаг.
В зале суда воцарилась полная тишина. Я смотрела, как губы Купа приоткрываются, и ждала, что он освободит меня.
– Протестую! – сказал Джордж. – Это прямой допрос или сериал «Как вращается мир»?
Выведенная из задумчивости, я почувствовала, что краснею.
– Поддерживаю, – откликнулась судья Ледбеттер. – Мисс Хэтэуэй, переключитесь, пожалуйста, обратно на «Народный суд».
– Да, Ваша честь. Извините. – Откашлявшись, я нарочно отвернулась от Купа. – Что сделала Кэти, когда почувствовала себя беременной?
– Ничего. Она выкинула мысль об этом из головы. Отрицала это. Отложила на потом. Знаете, как это бывает у детей: закрываешь глаза и считаешь себя невидимкой? Ну, сработал тот же самый принцип. Если не говорить вслух «я беременна», значит не беременна. В конечном счете, признайся она себе в том, что беременна, ей пришлось бы признаться и перед Церковью – публично покаяться в своих грехах, после чего ее ненадолго отлучили бы, а после простили.
– Игнорирование беременности – это похоже на осознанное решение.
– Нет, поскольку у нее действительно не было выбора. По ее мысли, это был единственно верный способ оградить себя от исключения из общины.
– Кэти не могла утаивать свое состояние, когда начались роды. Что произошло тогда?
– Вполне очевидно, – сказал Куп, – что механизм отрицания дал сбой, и ее рассудок стал мучительно искать другой способ оградить себя от признания беременности. Когда я впервые беседовал с Кэти, она рассказала мне, что ей стало нехорошо за ужином и она рано легла спать, но ничего не помнит вплоть до пробуждения. Разумеется, факты указывают на то, что в этот период она родила ребенка.
– Это был новый защитный механизм – потеря памяти?
– Провалы в памяти, обусловленные диссоциацией.
– Откуда вам известно, что Кэти не впала в состояние диссоциации с самого начала, узнав, что беременна?
– Потому что в противном случае у нее могло развиться раздвоение личности. Любой человек, у которого несколько месяцев наблюдается расщепление сознания, создаст другую личность. Тем не менее возможно расщепление сознания, помогающее пережить краткие периоды психологической травмы, и в случае с Кэти это вполне справедливо. – Он помолчал. – Не так важно понять, к какому защитному механизму она прибегла и было это сознательно или бессознательно. В случае с Кэти более важно понять, почему она испытала потребность защитить себя от осознания беременности и родов.
Я кивнула:
– В конечном итоге она вспомнила, что произошло во время и после родов?
– В какой-то степени, – ответил Куп. – Она помнит, что боялась испачкать кровью простыни своей постели. Помнит, что пошла рожать в коровник и ужасно боялась. Потом перерезала пуповину и перевязала ее. Помнит, что взяла младенца на руки и стала его качать, пытаясь успокоить. – Он выставил мизинец. – Она помнит, что дала ему пососать палец. Потом закрыла глаза, потому что очень устала, а когда проснулась, ребенка уже не было.
– Что, по-вашему, случилось с ребенком, если основываться на ваших сведениях о Кэти?
