Выбравшись из кровати, я опустилась на колени, чтобы достать из-под нее свой ноутбук. Гладкий черный корпус, напичканный современными технологиями и синтетическими материалами, скользнул по отполированному деревянному полу. Я положила его на кровать, откинула крышку компьютера и нажала кнопку запуска.
Ничего не произошло.
Выругавшись про себя, я нащупала в кармане аккумуляторный блок и вставила его в компьютер. Компьютер загрузился, но сразу запикал, сообщая мне, что аккумулятор требует зарядки, вслед за чем экран снова погас.
Ну, это еще не конец света. Я могу поработать вблизи розетки, пока аккумулятор заряжается. Розетка… которой просто не существует в доме Кэти.
Я вдруг осознала, чем для меня, адвоката, может обернуться работа на амишской ферме. Мне придется построить защиту моей клиентки без привычных каждодневных технических средств, доступных адвокатам. Рассердившись на себя, на судью Гормана, я схватила сотовый, чтобы ему позвонить. Мне удалось набрать первые три цифры, а потом телефон отключился.
– Господи Иисусе!
Я швырнула телефон с такой силой, что он отскочил от кровати. У меня не было даже зарядного устройства для него. Мне придется заряжать его от прикуривателя в машине. Разумеется, ближайшая машина была у Леды, в добрых двадцати милях отсюда.
У Леды. Что ж, это одно решение: я могу сделать там всю свою юридическую работу. Но это решение не годится, поскольку Кэти не разрешается покидать ферму. Может быть, если я напишу ходатайство от руки…
Вдруг я замерла. Если я напишу ходатайство от руки или заряжу телефон и позвоню судье, он скажет мне, что условия залога не выполняются и Кэти придется до суда томиться в тюрьме. Мне предстояло найти выход из этой ситуации.
Я с решительным видом поднялась и, спустившись вниз, пошла к коровнику.
От Кэти я узнала, что летом из-за жары коров не каждый день выпускали в поле. И действительно, войдя в коровник, я услышала мычание привязанных в стойлах голштинских коров. Одна с разбухшим розовым выменем пыталась улечься, и я подумала о Кэти, какой она была прошлой ночью. Повернувшись, я зашагала между двумя рядами коров, не обращая внимания на льющуюся на решетки позади них мочу и надеясь придумать способ, как заставить компьютер работать.
Я успела заметить, что, если какие-то правила и смягчались на амишской ферме, то делалось это только исходя из экономической необходимости. Например, в доильном помещении охлажденное молоко в цистерне размешивалось с помощью двигателя на двенадцать вольт. Вакуумные доильные аппараты работали от дизеля, который включали дважды за день. Эти «современные приспособления» позволяли амишам конкурировать с другими поставщиками молока. Я мало что смыслю в дизельном топливе или двигателях, а кто смыслит? Может, такой двигатель можно приспособить для запуска моего ноутбука.
– Что вы тут делаете?
При звуках голоса Аарона я дернулась, едва не стукнувшись головой об одну из стальных ручек цистерны.
– Ой! Вы меня напугали.
– Вы что-то потеряли? – спросил он, хмуро глядя в угол, в котором я притаилась.
– Нет, на самом деле, я пытаюсь кое-что найти. Мне нужно зарядить аккумулятор.
Аарон снял шляпу и вытер лоб рукавом рубашки:
– Аккумулятор?
– Да, для моего компьютера. Если вы хотите, чтобы я должным образом представила вашу дочь в суде, мне необходимо подготовиться к судебному разбирательству. Это предполагает, что я заранее напишу несколько ходатайств.
– Я пишу без компьютера, – отходя от меня, ответил Аарон.
Я пошла за ним следом:
– Можно и так, но судья ждет не этого. – Помолчав, я добавила: – Я не прошу у вас электрического подключения в доме или даже доступа в Интернет и к факсу – тем и другим я широко пользуюсь перед судебным разбирательством. Но вы должны понять, что несправедливо просить меня готовиться к предстоящему делу по амишским правилам, если оно ведется по-американски.
Аарон долго смотрел на меня темными бездонными глазами:
– Мы поговорим об этом с епископом. Сегодня он приедет сюда.
Я широко открыла глаза:
– Приедет? Ради этого?
Аарон повернулся прочь.
– Ради других дел, – ответил он.
Аарон молча подвел меня к багги. На заднем сиденье уже ждала Кэти, всем своим видом показывая, что она тоже не понимает, в чем дело. Аарон уселся справа от Сары и, взяв вожжи, зацокал языком, понукая лошадь.
Сзади подъехала другая повозка – открытый экипаж, в котором Сэмюэл с Леви ездили на работу. Таким караваном мы сворачивали на дороги, по которым я прежде не ездила. Они вились по полям и фермам, где продолжали работать мужчины, и наконец мы остановились у небольшого перекрестка; там уже стояли несколько других багги.
Кладбище было маленьким и опрятным, все надгробия примерно одного размера, так что самые старые из них отличались от новых лишь вырезанными на камне датами. В дальнем углу стояла небольшая группа амишей, их черные платья и брюки мели землю, как вороньи крылья. Как только Сара с Аароном сошли с багги, эти люди все разом пошли навстречу.
Я чересчур поздно догадалась, что дом Фишеров был лишь первой остановкой. Они окружили меня и Кэти, дотрагивались до ее щеки и руки, похлопывали по плечу. Они бормотали слова утешения и соболезнования, звучащие одинаково на любом языке. В отдалении Сэмюэл и Леви выносили что-то из своей повозки – небольшой предмет, по виду, несомненно, гроб.
Я в ошеломлении оторвалась от группки родственников и подошла к Сэмюэлу. Стоя на краю могилы, он смотрел вниз на крошечный деревянный ящик. Я откашлялась, и он встретился со мной взглядом. Мне хотелось спросить, почему никто не выражает ему соболезнования, но слова застряли в горле.
На стоянку с багги медленно заехала машина, из нее вышли одетые в черное Леда и Фрэнк. Я оглядела собственные джинсы и футболку. Если бы кто-нибудь сказал мне, что мы поедем на похороны, я переоделась бы. Но, судя по всему, Кэти тоже никто не удосужился об этом сказать.
Она принимала соболезнования родни, чуть вздрагивая, как от удара, всякий раз, когда с ней кто-то заговаривал. К открытой могиле подошли епископ и дьякон, которых я видела на церковной службе, и вокруг собралась небольшая группа людей.
Я недоумевала, какое чувство ответственности заставило Сару и Аарона хоронить тело младенца, которого они вслух не признали бы своим внуком. Я думала о том, что чувствует Сэмюэл, стоя на краю могилы. Я думала о том, как воспринимает все это Кэти, если учесть полное отрицание ею беременности.
Мать крепко взяла Кэти за руку, и девушка выступила вперед. Епископ начал молиться, и все склонили головы – все, за исключением Кэти. Она смотрела прямо перед собой, потом на меня, потом на багги – куда угодно, только не в могилу. Наконец она повернула лицо к солнцу, как цветок, и чуть улыбнулась не к месту, а солнечный свет лился на ее кожу.
