– Он бросает в окно камешки? Или залезает по лестнице? – тихо спросила я.
Поняв, что я не собираюсь выдать ее секрет, Кэти задумчиво улыбнулась:
– Фонарик.
– Что ж. – Я чувствовала себя обязанной дать совет в отношении предстоящего свидания, но что я могла сказать девушке, уже родившей ребенка и обвиненной в убийстве? – Будь осторожна, – наконец сказала я, снова забираясь под одеяло.
Я спала беспокойно, ожидая увидеть луч фонарика. В полночь Кэти по-прежнему без сна лежала в кровати. В четверть третьего она встала и села в кресло-качалку у окна. В полчетвертого я опустилась рядом с ней на колени.
– Он не придет, милая, – прошептала я. – Меньше чем через час он должен начинать дойку.
– Но он всегда…
Я повернула к себе ее лицо и покачала головой.
Кэти напряженно поднялась и подошла к кровати. Потом села и, погрузившись в свои мысли, принялась водить пальцем по узору лоскутного одеяла.
Мне приходилось видеть выражение лиц клиентов в момент, когда им объявляли приговор к пяти, десяти годам тюрьмы, а также пожизненное заключение. В большинстве случаев, даже если они догадывались о своем приговоре, реальность обрушивалась на них, как снаряд для сноса зданий. Приговор будет для Кэти пустяковым делом в сравнении вот с чем: осознанием того, что жизнь для нее никогда не станет прежней.
Кэти долго молчала, водя пальцем по швам своего рукоделия. Потом заговорила тонким голосом:
– Когда шьешь лоскутное одеяло, один пропущенный стежок портит всю вещь. – Зашуршав простынями, она повернулась ко мне. – Потянешь за него, – прошептала она, – и все распускается.
Аарон и Сара посвятили воскресенье посещению друзей и родственников, но мы с Кэти отклонили их предложение поехать с ними. Вместо этого, покончив с домашними делами, мы пошли на ручей удить рыбу. Я нашла удочки в сарае – там, где указала мне Кэти, и встретилась с ней в поле, где она выкапывала червей для наживки.
– Не знаю, – покачала я головой, глядя, как розовые червяки извиваются у нее на ладони. – Что-то я сомневаюсь.
Кэти опустила червяков в маленькую стеклянную банку:
– Ты говорила, что в детстве удила рыбу здесь, на ферме.
– Угу, – согласилась я. – Но это было тысячу лет назад.
– Ты так всегда, – улыбнулась Кэти. – Строишь из себя какую-то старуху.
– Давай встретимся, когда тебе будет тридцать девять, и посмотрим, что ты скажешь. – Я пошла с ней рядом, перекинув удочки через плечо.
Течение в ручье было сильным благодаря нескольким дням дождей. Вода перекатывалась через камни, обтекала палки. Кэти села у кромки воды и достала из банки червяка, потом потянулась за удочкой.
– Когда мы с Джейкобом устраивали состязания, я всегда вылавливала самую большую рыбину. Ай! – Отдернув руку, она засунула поцарапанный большой палец в рот. – Это было глупо, – сказала она минуту спустя.
– Ты устала. – (Кэти опустила глаза.) – Мы все делаем глупости, когда кого-то любим, – осторожно произнесла я. – Вот ты прождала всю ночь. И что же? – Я взяла червяка и с опаской насадила его на крючок. – Когда я была твоих лет, то получила отставку перед выпускным балом. Я купила себе платье без бретелек за сто пятьдесят долларов – не бежевое и не кремовое, заметь, а цвета небеленого полотна – и сидела в своей комнате, дожидаясь, когда за мной заедет Эдди Бернстайн. Но оказалось, что он уже пригласил двух девчонок на танцы и решил, что Мэри Сью Леклэр больше подходит для того, чтобы с ней перепихнуться.
– Перепихнуться?
– Хм… – Я откашлялась. – Это такое выражение. То есть заняться сексом.
Кэти подняла брови:
– А-а, понимаю…
Смутившись, я окунула свою леску в воду:
– Может, поговорим о чем-нибудь другом?
– Ты его любила? Эдди Бернстайна?
– Нет. Мы двое всегда соперничали за высокий средний балл, так что довольно хорошо друг друга узнали. Я влюбилась уже в колледже.
– Почему ты тогда не вышла замуж?
– Двадцать один год – я была слишком молода для замужества. Большинство женщин предпочитают подождать несколько лет, чтобы узнать себя, перед тем как познакомиться с замужеством и детьми.
– Но когда у женщины появляется семья, она многое узнает о себе, – заметила Кэти.
– К несчастью, к тому времени, как я стала так думать, мои шансы были равны нулю.
– А что насчет доктора Купера?
Я уронила удочку, но сразу подхватила ее:
– А что с ним?
– Ты ему нравишься, а он нравится тебе.
– Разумеется. Ведь мы коллеги.
Кэти фыркнула:
– У моего отца есть коллеги, но он не садится к ним поближе на террасе и не улыбается во весь рот их словам.
Я нахмурилась:
– Я могла бы ожидать, что ты, как никто другой, уважаешь мое право на частную жизнь.
– Он сегодня приедет.
– Откуда ты знаешь? – вздрогнула я.
– Потому что ты все время смотришь на подъездную дорожку, как я вчера вечером.
Вздохнув, я решилась на признание. По крайней мере, это могло подстегнуть ее к откровенности.
– Куп был тем парнем в колледже. За которого я не вышла замуж в двадцать один год.
Кэти вдруг откинулась назад и вытащила из ручья трепещущего солнечника. На солнце блеснула его чешуя, он сильно забил хвостом. Кэти сняла его с крючка большим пальцем и бросила в воду, тем самым давая ему второй шанс.
– Кто из вас ушел первым? – спросила она.
Я не стала притворяться, что не понимаю, и тихо сказала:
– Это была я.
– За ужином я чувствовала себя неважно, – рассказывала Кэти, уставившись в точку поверх плеча Купа. – Мама велела мне пойти к себе и лечь и сказала, что сама уберет со стола.
Куп одобрительно кивнул. Он уже два часа расспрашивал Кэти о той ночи, когда произошло предполагаемое убийство. К моему великому удивлению, Кэти отвечала с большой готовностью.
– Ты почувствовала себя нехорошо, – подсказывал Куп. – Болела голова? Или живот?
– У меня был озноб и головная боль. Как при гриппе.
У меня не было детей, но эти симптомы скорее предполагали вирус, чем приближающиеся роды.
– Ты уснула? – спросил Куп.
– Да, через некоторое время. А потом проснулась утром.
– И ты не помнишь, что произошло после того, как ты, заболев, легла в постель, до момента, как проснулась утром?
– Нет, – ответила Кэти. – Но что в этом странного? Обычно я ничего не помню после того, как засыпаю, и до момента пробуждения, если только мне что-то не приснится.
