– Никто не доказал, что она убила, – возразила Элли. – По правде говоря, Ваша честь, это религиозное дело, а мистер Каллахэн балансирует на тонкой грани между осмеянием и дискредитацией. Я думаю…
– Я знаю, что́ вы думаете, советник. Вы выразились предельно ясно. Прессу допустят в зал заседаний суда, но им запретят пользоваться фотоаппаратами и видеоаппаратурой. – Судья перевернула страницу в папке. – Я заметила кое-что еще, мисс Хэтэуэй. Исходя из природы предполагаемого преступления, логично допустить, что вы захотите применить защиту по линии невменяемости. Уверена, вы в курсе, что крайний срок уведомления о защите миновал.
– Ваша честь, ради благого дела эти сроки могут быть передвинуты. И перед рассмотрением любых подходов к защите мне потребуется, чтобы на мою клиентку взглянул судебный психиатр. При этом вы еще не ответили на мое ходатайство о предоставлении других услуг, помимо юридических.
– О да. – Судья подняла лист бумаги, окантованный по краям бутончиками роз, – бумаги для пузырьково-струйного принтера, которой, очевидно, воспользовалась Леда для распечатки файла с диска Элли. – Должна признаться, это самое симпатичное из всех полученных мной ходатайств.
Элли молча застонала:
– Прошу прощения за это, Ваша честь. В настоящее время мои рабочие условия… далеки от идеальных. – В ответ на смешок Джорджа она решительно повернулась к судье. – Мне надо, чтобы штат заплатил за оценку, прежде чем я пошлю уведомление.
– Ну уж, – сказал Джордж, – если у тебя будет судебный психиатр, то и у меня пусть будет. Я хочу, чтобы в штате составили представление об этой девушке.
– Зачем? Я просто прошу денег для оплаты психиатра, чтобы вынести суждение о том, как защищать мою клиентку. Я еще не говорила, что буду проводить защиту по линии невменяемости. Сейчас я говорю лишь, что я адвокат, а не психиатр. Если я остановлюсь на защите по линии невменяемости, то просмотрю отчеты и ты сможешь назначить своего психиатра, который осмотрит мою клиентку, но на данном этапе я не разрешу, чтобы ее осматривал психиатр штата, пока не заявлю об этой защите.
– Можете взять себе психиатра, – сказала судья. – Сколько вам потребуется?
Элли мучительно пыталась вспомнить типичный гонорар:
– От тысячи двухсот до двух тысяч.
– Хорошо. Считайте, что вас профинансировали на две тысячи. Если намечаются другие ходатайства, я хочу получить их в течение тридцати дней. Заключительное предварительное слушание состоится через шесть недель. Вам обоим хватит этого времени? – Элли и Джордж одобрительно замычали, и судья встала. – Прошу меня извинить, мне надо в суд.
Она прошелестела мимо, оставив их одних в совещательной комнате.
Элли сложила свои бумаги, а Джордж щелкнул ручкой и засунул ее в карман пиджака.
– Ну что, – ухмыляясь, произнес он. – Как проходит дойка?
– Тебе лучше знать, мальчик с фермы.
– Я, может быть, и сельский юрист, Элли, но получил степень в Филадельфии, как и ты.
Элли встала:
– Джордж, окажи мне услугу – исчезни. За последние несколько недель я видела порядочно лошадиных задниц.
Рассмеявшись, Джордж взял свой портфель и открыл дверь для Элли:
– Будь у меня такое же дерьмовое дело, думаю, я тоже был бы в паршивом настроении.
Элли прошла мимо него.
– Не думай, – ответила она. – Ты точно ошибаешься.
Куп попросил Кэти рассказать ему о днях, предшествующих родам, надеясь расшевелить ее память, хотя через час больших сдвигов не наметилось. Он подался вперед:
– Значит, ты занималась стиркой. Расскажи, что ты почувствовала, когда наклонилась к корзине с мокрой одеждой.
Кэти закрыла глаза:
– Мне стало хорошо. Прохладно. Я взяла одну из папиных рубашек и приложила ее к лицу, потому что мне было так жарко.
– Тяжело было наклоняться?
– Болела поясница, – нахмурилась она. – Я почувствовала спазм, как это бывает перед месячными.
– А давно у тебя были перед тем месячные?
– Давно, – призналась Кэти. – Я подумала об этом, когда развешивала свои панталоны.
– Ты ведь знала, что пропущенные месячные – это признак беременности, – мягко произнес Куп.
– Да, но у меня и раньше бывали задержки. – Кэти теребила край фартука. – Я твердила себе об этом.
– Почему? – прищурил глаза Куп.
– Потому что… потому что я…
Лицо Кэти исказилось и покраснело.
– Расскажи, – настаивал он.
– Когда я в первый раз пропустила месячные, – начала Кэти, по щекам которой струились слезы, – я велела себе не волноваться. И потом я на некоторое время перестала волноваться. Но я так уставала, что после ужина меня сильно клонило в сон. А когда я надевала фартук, то приходилось перекалывать булавки на новое место. – Она судорожно вздохнула. – Я подумала… подумала, что, может быть, я… но я не так располнела, как мама с Ханной. – Она поднесла руки к животу. – Это была ерунда.
– Ты чувствовала иногда, что у тебя внутри что-то движется? Толкается?
Кэти очень долго молчала, и Куп уже собирался задать другой вопрос. Потом вдруг послышался ее тихий печальный голос.
– Иногда, – призналась она, – он будил меня ночью.
Куп приподнял ее подбородок, принуждая посмотреть ему в глаза:
– Кэти, в тот день, когда ты развешивала одежду, когда у тебя сильно болела поясница, что ты подумала?
Она посмотрела на свои колени.
– Что я беременна, – выдохнула она.
Ее признание успокоило Купа.
– Ты сказала матери?
– Не смогла.
– Сказала кому-нибудь?
Кэти покачала головой:
– Господу. Я просила Его помочь мне.
– В какое время той ночью ты проснулась от схваток?
– Я не просыпалась.
– Ладно, – сказал Куп. – Тогда во сколько ты пошла в коровник?
– Я не ходила.
Он потер переносицу:
– Кэти, ты знала, что беременна, когда легла спать тем вечером.
– Да.
– А на следующее утро ты считала себя беременной?
– Нет, – ответила Кэти. – Все прошло. Я вдруг это поняла.
– Тогда с ночи до следующего утра должно было что-то произойти. Что произошло?
Кэти силилась сдержать новые слезы:
– Господь внял моим молитвам.
По молчаливому соглашению ни Элли, ни Куп не вспоминали о фиаско в его квартире, случившемся несколько дней назад. Они были коллегами, воспитанными и профессиональными, и, слушая, как Куп рассказывает о своих сеансах с Кэти, Элли старалась отогнать от себя мысли о том, что чего-то недостает.
