В уединенности коровника Куп наблюдал, как в голове Элли поворачиваются колесики, когда она анализировала признание Кэти в беременности.
– Она плакала?
– Угу, – ответил Куп.
– Это, пожалуй, доказательство раскаяния.
– Она плакала, но не потому, что жалеет ребенка, а потому, что попала в этот переплет. Кроме того, она по-прежнему не помнит, как забеременела. И вместо рождения мы имеем божественное вмешательство.
– Что ж, защита будет оригинальной, – чуть улыбнулась Элли.
– Вот что я хочу сказать, Элли: еще не время закатывать вечеринку в честь победы. Она скрыла беременность, а нынче признается в ней. Прежде всего это подозрительно. Часто жертвы амнезии делятся ложными воспоминаниями: рассказывают историю, услышанную в прессе или в семье, и, хуже того, рассказав ее, начинают свято верить в эту новую историю, хотя она может быть совсем не точной. Но скажем так, Кэти проявила честность, вспомнив о своей беременности. Может быть, последуют и другие признания, поскольку у нее нарушен защитный механизм. А может быть, и нет. Последние перемены имеют терапевтический эффект для Кэти, но не для тебя и твоей защиты. Никто, кроме самой Кэти, и не сомневался в рождении ребенка. И сокрытие беременности ненормально, но тоже не выходит за рамки закона.
– Я знаю, в чем ее обвиняют! – огрызнулась Элли.
– Понимаю, что знаешь, – сказал Куп. – Но знает ли она?
Адам стоял у нее за спиной, сжимая руками ее кулаки, в которых она держала «волшебную лозу».
– Готова? – прошептал он, и в тот же миг послышался крик совы из коровника.
Они пошли вперед, обходя пруд по периметру. Под ногами у них шуршала сухая полевая трава. Кэти слышала громкий стук сердца Адама, недоумевая, почему он тоже взволнован, спрашивая себя, что же он боится потерять.
Прутья начали трястись и подскакивать, и Кэти интуитивно отпрянула. Он пробормотал что-то, чего она не расслышала, и они вместе попытались удержать прутья.
– Постарайся вспомнить, как это было, – сказал он, и Кэти закрыла глаза.
Она представила себе, как холодно было в тот день, как она сжимала себе ноздри, чувствуя, что они слипаются, и, когда она снимала рукавички, чтобы зашнуровать коньки, пальцы сразу становились толстыми и красными как сосиски. Она вспомнила тот восторженный возглас, который издала Ханна, выехав на середину пруда в развевающейся за спиной шали. Кэти представила себе блестящие белокурые волосы сестры, выбивающиеся из-под каппа. Больше всего ей запомнилось ощущение руки Ханны в своей, когда они спускались к пруду по скользкому холму, – маленькой теплой руки, сжимавшей руку Кэти с абсолютной верой в то, что она не даст сестре упасть.
Давление на «волшебную лозу» ослабло, и Кэти открыла глаза, почувствовав, что Адам затаил дыхание.
– Она так похожа на тебя, – прошептал он.
Ханна скользила на коньках в отдалении от них, выписывая восьмерки дюймах в шести над поверхностью воды.
– В то время уровень воды был выше, – сказал Адам. – Поэтому кажется, что она летает.
– Ты ее видишь! – в восторге пробормотала Кэти и, бросив прутья на землю, обвила руками шею Адама. – Ты видишь мою сестру! – С опозданием в чем-то усомнившись, она отпрянула от него и спросила: – Какого цвета у нее коньки?
– Черные. Похоже, они сильно поношенные.
– А платье?
– Вроде зеленое. Светло-зеленое, как шербет. – Адам подвел ее к скамье, стоящей на берегу пруда. – Расскажи мне, что случилось в тот вечер.
Кэти стала рассказывать: бегство Джейкоба в коровник, блестки на вожделенном костюме чемпионки по фигурному катанию, визг коньков Ханны по тонкому льду.
– Я должна была следить за ней, а вместо этого только и думала о себе, – с несчастным видом сказала Кэти. – Это я виновата.
– Нельзя так думать. Просто случилось что-то ужасное. – Адам прикоснулся к щеке Кэти. – Взгляни на нее. Она счастлива. Это чувствуется.
Кэти подняла к нему лицо:
– Ты говорил мне, что тот, кто возвращается, кто становится привидением, в жизни много страдал. Если Ханна счастлива, Адам, тогда зачем приходит сюда?
– Я говорил вот о чем, – деликатно поправил Адам. – Тот, кто возвращается, имеет с миром эмоциональную связь. Иногда это боль, иногда гнев… но, Кэти, иногда это просто любовь. – Его слова словно повисли в воздухе. – Они приходят, потому что не хотят кого-то оставлять.
Кэти не пошевелилась, когда Адам наклонился к ней. Она хотела, чтобы он ее поцеловал, но он этого не сделал. Он замер совсем близко от нее, пытаясь совладать с желанием прикоснуться.
Кэти знала, что на следующий день Адам уедет, знала, что он живет в мире, который никогда не станет ее миром. Она дотронулась ладонями до его щек.
– Ты будешь меня преследовать? – прошептала она, и их губы встретились.
Кэти чистила упряжь для мулов и Наггета, когда ее испугал чей-то голос.
– Тебя заставляют исполнять мои обязанности, – с грустью произнес Джейкоб. – Мне и в голову бы не пришло просить тебя об этом.
Прижав руку к горлу, Кэти резко обернулась:
– Джейкоб! – Он раскрыл объятия, и она бросилась ему на шею. – Мама знает?..
– Нет, – перебив ее, ответил он. – И пусть так оно и будет. – Крепко обняв сестру, Джейкоб отодвинулся от нее. – Кэти, что случилось?
Она снова прильнула к его груди. От Джейкоба пахло сосной и чернилами, он казался таким крепким и сильным.
– Не знаю, – пробормотала она. – Я думала, что знаю, но теперь не уверена.
Кэти почувствовала, что Джейкоб вновь отступил от нее, опуская глаза на ее фартук.
– Ты… родила ребенка, – смущенно произнес он и сглотнул. – Ты была беременна в тот последний раз, когда навещала меня.
Кивнув, Кэти прикусила губу:
– Ты очень на меня сердишься?
Джейкоб скользнул ладонью по ее руке и сжал кисть.
– Не сержусь, – сказал он, опускаясь на край повозки. – Просто мне жаль.
Кэти села рядом с ним и положила голову ему на плечо.
– Мне тоже, – прошептала она.
В воскресенье в гости пришла Мэри Эш с роликовыми коньками и летающей тарелкой. В свете новых воспоминаний Кэти о ребенке это было именно то, в чем она нуждалась: снова на время стать тинейджером, ни за что не отвечающим. Пока Элли мыла посуду после обеда, Мэри и Кэти носились по двору в раздувающихся юбках, подпрыгивая и пытаясь поймать светящийся диск.
Разгоряченные и запыхавшиеся, девушки рухнули на траву напротив кухонного окна, которое Элли перед тем открыла, чтобы впустить в комнату свежий ветерок. До нее доносились обрывки разговора: «…увидела муху, севшую на нос епископа Эфрама», «…спрашивал про тебя», «…не так уж одиноко, нет».
