Сэмюэл пожал плечами:
– Да это ерунда. – Он повернулся, грызя большой палец. – Я вот думал об этом разбирательстве.
– Ты имеешь в виду суд?
– Да, суд. И чем больше я о нем думаю, тем яснее понимаю, что он не так уж отличается от чего-то другого. Мартину Зуку не пришлось одному присматривать за всей этой грудой пиломатериалов.
Я не уловила смысла этого туманного амишского высказывания.
– Сэмюэл, я не вполне уверена…
– Я хочу помочь, – перебил он меня. – Хочу выступить с Кэти в суде, чтобы она не осталась одна.
Лицо Сэмюэла было хмурым и застывшим от обуревавших его мыслей.
– «Орднунг» не запрещает строить коровник, – мягко произнесла я. – Но я не знаю, как отреагирует епископ, если ты охотно возьмешь на себя роль свидетеля в деле об убийстве.
– Я поговорю с епископом Эфрамом, – сказал Сэмюэл.
– А если он скажет «нет»?
Сэмюэл сжал губы:
– Английскому судье вряд ли есть дело до Meidung.
Да, судье главного суда первой инстанции будет наплевать, если свидетель был отлучен своей религиозной общиной. Но Сэмюэлу не будет. И Кэти тоже.
Я взглянула поверх его плеча на крепкие стены, прямые углы, крышу, которая спасет от дождя.
– Посмотрим, – ответила я.
– Что теперь?
Кэти откусила зубами нитку и подняла на меня глаза:
– Теперь все готово.
У меня отвисла челюсть.
– Шутишь.
– Не-а.
Кэти разгладила небольшое лоскутное одеяло с узором в виде лесных хижин. Там были оттенки желтого, фиолетового, темно-синего и розового. Когда я только что приехала к Фишерам и, к своему стыду, не умела даже пришить пуговицу, Сара с Кэти решили, что займутся моим обучением. С их помощью я научилась сметывать, скалывать булавками и шить. Каждый вечер, когда семья собиралась после ужина – почитать газету, или сыграть в нарды или кости, или, как Элам, просто вздремнуть, – мы с Кэти склонялись над небольшой рамой моего килта и вместе собирали его. И вот он был готов.
Сара подняла лицо от своей работы:
– Элли закончила?
Просияв, я кивнула:
– Хочешь взглянуть?
Даже Аарон отложил газету.
– Ну конечно, – пошутил он. – Это самое важное событие, с тех пор как Омар Лэпп продал свои двадцать акров тому агенту по недвижимости из Гаррисберга. – Он понизил голос: – И почти такое же маловероятное.
Он тоже улыбался, когда Кэти помогла мне открепить килт от рамы и с гордостью поднесла к моей груди.
Я знала: если бы лоскутное одеяло сшила Кэти, то не стала бы хвастать им, хотя оно гораздо больше заслуживало бы похвалы. Я знала, что стежки на ее стороне килта аккуратные и ровные, как зубки ребенка, а мои скачут, как пьяные, отклоняясь от намеченных карандашом линий.
– Что ж, прекрасно, Элли, – сказала Сара.
Сидящий в кресле Элам приоткрыл один глаз:
– Даже ноги им будет не согреть зимой.
– Оно и должно быть небольшим, – возразила я, потом повернулась к Кэти. – Правда ведь?
– Ага. Это как детское одеяльце. Для детей, которые еще родятся, – с улыбкой ответила она.
Я возвела глаза к небу:
– И не надейся.
– Большинство «простых» женщин твоего возраста вовсю продолжают рожать детей.
– Большинство «простых» женщин моего возраста замужем лет двадцать, – заметила я.
– Кэти, – вмешалась Сара, – оставь Элли в покое.
Я осторожно сложила свое одеяло, словно это был флаг павшего солдата, и прижала его к себе:
– Видишь? Даже твоя мама соглашается со мной.
В комнате воцарилась гнетущая тишина, и почти сразу я осознала свою оплошность. Сара Фишер не соглашалась со мной – в свои сорок три она отдала бы правую руку, чтобы родить ребенка, однако уже давно решение было принято за нее.
Я повернулась к ней:
– Прости. Я проявила нетактичность.
Сара ничего не ответила, потом пожала плечами и взяла килт.
– Хочешь, чтобы я его выгладила? – спросила она, не позволив мне сказать, что я хочу, чтобы она села и отдохнула.
Я огляделась по сторонам. Кэти, Аарон и Элам продолжали заниматься своими делами, как будто я ничего такого и не говорила.
В следующий момент послышался стук в дверь, и я встала, чтобы открыть ее. По взгляду, которым обменялись Аарон с Эламом, я поняла, что, по их разумению, столь поздний посетитель в будний день наверняка вестник беды. Я уже дотронулась до ручки двери, когда дверь, которую толкнули снаружи, распахнулась. На пороге стоял Джейкоб Фишер. Сначала он наткнулся на мой изумленный взгляд, на его губах играла нервная кривая улыбка.
– Привет, мама, вот и я, – оживленно произнес он в духе пародии на телевизионный ситком, которую поняли только мы двое. – Что у вас на ужин?
Первой подбежала Сара, привлеченная звуками голоса сына, которого не видела много лет. Зажимая рот ладонью и улыбаясь сквозь слезы, она была уже в ярде от Джейкоба, когда простым движением руки ее остановил Аарон:
– Нет. – Он надвинулся на своего сына, и из страха перед ним Сара вжалась в стену. – Тебя здесь больше не ждут.
– Почему, папа? – спросил Джейкоб. – Дело не в том, что так сказал епископ. И кто ты такой, чтобы устанавливать правило более строгое, чем «Орднунг»? – Он сделал шаг вперед. – Я скучаю по своим родным.
Сара чуть не задохнулась:
– Ты вернешься в лоно Церкви?
– Нет, мама, не могу. Но я очень хочу вернуться домой.
Аарон, стиснув зубы, стоял лицом к лицу с сыном. Потом, не говоря ни слова, повернулся и вышел из комнаты. Через несколько секунд в задней части дома хлопнула дверь.
Потрепав Джейкоба по плечу, Элам медленно пошел вслед за собственным сыном. Сара, по лицу которой текли слезы, протянула руки к своему старшему ребенку:
– О-о, не могу в это поверить! Не могу поверить, что это ты!
Глядя на нее, я поняла, почему мать будет недоедать, но накормит ребенка, поняла, что у нее всегда найдется время и место для ребенка, что она может быть мягкой и податливой и в то же время сильной, способной горы сдвинуть. Сара водила пальцами по изгибам и впадинкам лица Джейкоба – безбородый, возмужавший, другой.
– Мальчик мой, – шептала она. – Красивый мой мальчик.
В тот момент я представила себе девушку, какой она была в восемнадцать – стройную и сильную, застенчиво показывающую молодому мужу новорожденного младенца. Сара сжала руки Джейкоба, не желая ни с кем его делить, даже с Кэти, которая подскочила, как щенок, за своей долей ласки. Джейкоб встретился со мной взглядом над головами женщин:
