Кэти покачалась на пятках:
– Просто… вдруг, Элли, до меня дошло…
Вклинившись между нами, Сара принялась вытирать пол кухонным полотенцем. Я встретилась взглядом с Кэти поверх сильной спины Сары и улыбнулась:
– Доверься мне. Я знаю, что делаю.
Я знала, что Джордж Каллахэн не мог оставить незамеченной Кэти, которая с безмятежным и скромным видом сидела на скамье в коридоре рядом с кабинетом судьи. Он все время вглядывался из-за спины секретаря, пришедшего на закрытое слушание, в приотворенную дверь, через которую была видна Кэти.
– Что здесь делает твоя клиентка? – наконец прошипел он.
Я демонстративно вытянула шею, сделав вид, что рассматриваю Кэти:
– Думаю, молится.
– Ты знаешь, о чем я.
– А-а, зачем я привезла ее в суд? Господи, Джордж, уж тебе-то следует понимать это лучше любого другого. Это часть соглашения о залоге.
В комнату поспешно вошла судья Ледбеттер.
– Прошу прощения за опоздание, – сказала она, садясь за свой стол; открыв папку, судья начала просматривать ее. – Не могу не выразить свою радость, мисс Хэтэуэй, по поводу того, что вы наконец заявили о защите по линии невменяемости. – Она перевернула страницу. – Вы представили на рассмотрение какие-либо ходатайства?
– Я представила ходатайство о прекращении дела, Ваша честь, – ответила я.
– Да, я знаю. Почему?
– Потому что моей клиентке отказано в конституционном праве – справедливом суде со стороны равных ей по статусу людей. Ни один амишский мужчина, ни одна амишская женщина не будет заседать в коллегии присяжных. В нашем обществе – в нашей системе – равных ей не существует. – Судья чуть прищурилась, и я глубоко вздохнула. – Я бы попросила провести судебное разбирательство в присутствии судьи или даже изменить место слушания дела, но здесь неприемлемо ни то ни другое – любой из этих вариантов все же скомпрометирует ее право на справедливый суд. Типичная коллегия присяжных, являющаяся срезом Америки, не является срезом амишской общины, Ваша честь. И если мою клиентку не станут судить люди, понимающие ее веру, воспитание и – да – ее мир, то она окажется в ощутимом проигрыше.
Судья повернулась к окружному прокурору:
– Мистер Каллахэн?
– Ваша честь, неоспорим тот факт, что мисс Фишер нарушила государственный закон Соединенных Штатов. Ее дело будет разбираться в суде Соединенных Штатов. Не имеет значения, из амишей она, буддистов или зулу. Она играла с огнем и теперь должна ответить за последствия своих действий.
– Господи, она не какая-то террористка, подложившая бомбу в Центр международной торговли. Она американская гражданка, что дает ей право на беспристрастное обращение по закону.
Джордж повернулся и вполголоса произнес:
– Американские граждане платят налоги.
– Извините, но, по-моему, судебный секретарь не совсем это понял, – заметила судья.
Я улыбнулась ей:
– Окружной прокурор высказывает ошибочные предположения относительно фискальной ответственности моей клиентки. Амиши платят налоги, Джордж. Если они самозанятые, то не платят социальную страховку, потому что не пользуются услугами «Медикэр» или «Медикэйд» или любыми другими услугами, которые она покрывает, поскольку сами ухаживают за своими стариками. Если они работают по найму, то берут социальную страховку с зарплаты и не тратят из нее ни пенса. Амиши не платят налоги на бензин, но зато платят налог на недвижимость, поддерживающий государственные школы, которыми они даже не пользуются. Они также не пользуются федеральными сельскохозяйственными субсидиями, пособиями для малообеспеченных и студенческими займами. – Повернувшись к судье, я сказала: – Таково мое мнение, судья Ледбеттер. Если прокурор в этом деле приходит на суд с предвзятым представлением об амишах, то в обычной коллегии присяжных эта предвзятость будет помножена на десять.
Судья потрогала себя за переносицу:
– Знаете, мисс Хэтэуэй, я долго обдумывала ваше ходатайство. Меня чрезвычайно удручает мысль, что гражданин Соединенных Штатов только из-за своей религиозной принадлежности может быть лишен справедливого суда. То, что вы изложили в вашем сообщении, вполне обоснованно.
– Благодарю вас, Ваша честь.
– К несчастью для вас и вашей клиентки, то, что сказал в ответ мистер Каллахэн, также вполне обоснованно. У нас здесь под следствием обвиняемая в убийстве, а не в краже пачки жевательной резинки. Безответственно прекращать столь важное судебное разбирательство. И хотя мы все подтверждаем, что в коллегии присяжных не будет ни одного амиша, суть в том, мисс Хэтэуэй, что, в каком бы суде Америки ни рассматривалось это дело, ваша клиентка не получит присяжных из своей общины. Во всяком случае, в Ланкастере условия для нее благоприятны – двенадцать человек, ежедневно работающие в общине с амишами. Двенадцать человек, чуть лучше знакомые с жизнью своих амишских соседей, чем средний срез населения Америки. – Она взглянула прямо на меня. – Я намерена отклонить ваше ходатайство о прекращении дела, мисс Хэтэуэй, но я благодарю вас за то, что вы подняли эту провокационную тему. – Судья положила ладони на письменный стол. – А сейчас, если у вас больше ничего нет, мне бы хотелось назначить дату выбора присяжных.
– Через три с половиной недели, – сказала я, расстилая чистую простыню на кровати во флигеле Элама. – Вот когда начнется суд.
Стоя напротив меня, Сара расправила постельное белье и с облегчением вздохнула.
– Не могу дождаться, когда все закончится, – проговорила она и, с тревогой взглянув на Кэти, спросила: – Тебе было там неприятно?
– Во время слушания Кэти сидела на скамье за дверью совещательной комнаты. На суде она будет сидеть рядом со мной за столом защитника. Прокурор не сможет негативно воздействовать на нее, потому что ее не будет на свидетельской трибуне. Отчасти поэтому мы решили вести защиту по линии невменяемости.
Кэти как раз надела свежую наволочку на последнюю подушку. При моих последних словах она вскрикнула так тихо, что мы с Сарой едва услышали.
– Может, хватит? Пожалуйста, перестаньте! – Страдальчески застонав, она повернулась и вышла.
Сара подобрала юбку, собираясь ринуться за Кэти, но я положила руку ей на плечо.
– Пожалуйста, – мягко произнесла я. – Позволь мне.
Сначала я не заметила ее, свернувшуюся калачиком в кресле-качалке. Закрыв дверь и присев на кровать, я воспользовалась стратегией, перенятой у Купа: молча ждала.
– Я не могу этого сделать, – не поднимая лица, сказала Кэти. – Не могу так жить.
Каждый нерв в моем теле напрягся. Как адвокат защиты, я слышала эти слова десятки раз – они обычно предваряли душераздирающее признание. В этой связи, даже если Кэти призналась бы мне, что хладнокровно убила ребенка, ради ее спасения я все же стала бы применять защиту по линии невменяемости. Но я также понимала, что буду бороться за нее с еще большим рвением, если по какой-то причине посчитаю, что в тот момент она не сознавала своих действий.
