Анна Петровна поправила съехавший с плеча шелковый, отделанный кружевом, пеньюар и, грациозно изгибая тело, поднялась навстречу мужу.
— Доброе утро, соскучился ужасно. — Целуя ее в щеку, признался Николай Васильевич. — А это тебе в честь премьеры. — Протягивая жене букет и большой тяжелый сверток, проговорил полковник Щербатов. — На счастье!
— Что это? — Нетерпеливо разворачивая плотную сероватую бумагу, пробормотала Анна Петровна.
Анне Петровне, Анюте, было чуть за тридцать, высокая, с пышной грудью и царственной осанкой, роскошными каштановыми волосами, она была редкой красавицей и признанной звездой Ленинградской оперной сцены. Муж — полковник Николай Васильевич Шербатов — обожал свою Анюту, баловал, гордился ею, а она как должное принимала его поклонение.
— Боже, какая прелестная шкатулка! Коля, откуда? — разглядывая серебряную, украшенную эмалью шкатулку, восторженно спросила Анна Петровна.
Шкатулка была удивительно красива. Тонкая старинная работа, потемневшее от времени серебро, яркие свежие краски эмали, изящный рисунок. Анна Петровна не была тонким ценителем, но даже ей было понятно, что шкатулка невероятно дорогая и очень старая.
— Купил по случаю, — улыбнулся Николай Васильевич. — И кстати, взгляни вот сюда. Видишь вензель? Эта шкатулка принадлежала княгине Голициной. Той самой, что стала прообразом пушкинской «Пиковой дамы». Так что подарок со смыслом.
— Потрясающе! Где ты ее достал? — вертя шкатулку в руках, вдыхая ее запах, разглядывая завитушки серебряных листьев и стеблей, спросила Анна Петровна.
— Я же сказал, купил по случаю. Кстати говоря, моя мать была в родстве с родом Голициных.
— Что?
— Ну да. Моя прабабка была Строгонова, а одна из дочерей княгини Голициной вышла замуж за графа Строгонова, так что…
— Почему ты мне никогда об этом не рассказывал? — чуть обиженно спросила Анна Петровна, глядя на мужа.
— Потому что о таких вещах говорить не стоит.
— Так ты, выходит, граф? — в восторге воскликнула Анюта, глядя на мужа.
— Нет. Я обычный советский гражданин, — спокойно возразил ей Николай Васильевич. — А князей и графов у нас еще в восемнадцатом году отменили, некоторых расстреляли. Так что, будь добра, никому, пожалуйста, об этом не рассказывай. Ни Галочке, ни Капочке, ни Софочке. Никому. Иначе следующая твоя премьера может пройти за полярным кругом. Это в лучшем случае. — Под конец голос мужа звучал угрожающе холодно, так что у Анны Петровны даже мурашки по коже пробежали, она с испугом взглянула на Николая Васильевича. Но он уже улыбался ей, и холодный ужас отступил.
— Конечно, я понимаю, — попыталась улыбнуться в ответ Анюта.
— Ну, дорогая, — легонько чмокнув жену в нос, проговорил Николай Васильевич, — мне пора. Водитель ждет.
— Но ведь на премьере ты будешь?
— Разумеется. Хорошего тебе дня.
Николай Васильевич уехал, а Анна Петровна осталась рассматривать чудесную шкатулку.
— Анна Петровна, уже десять, на репетицию опоздаете. — Заглянула в комнату Глаша, домработница Щербатовых.
— Ой, Глаша, как ты меня испугала! — Сердито обернулась к ней Анна Петровна. — Еще и волосы зацепились. Завтрак готов?
— Накрыто давно. Кофий уже стынет, шли бы.
— Сейчас, сейчас иду. — Анна Петровна пыталась распутать зацепившуюся за завиток серебряного листочка тонкую прядку, когда раздался тихий щелчок, и круглый эмалевый медальон на крышке шкатулки открылся.
Сердце Анны Петровны затрепетало от любопытства. Внутри на эмалевом медальоне были изображены кавалер и дама в напудренных париках с искусственными улыбками на лицах. У дамы был чуть длинноват нос, у кавалера был маленький кукольный ротик. Полюбовавшись этой пасторалью, Анна Петровна, забыв о завтраке, принялась внимательно изучать шкатулку, пытаясь открыть и другие медальоны, но ничего не получалось.
— Анна Петровна, опоздаете. — Снова заглянула в комнату Глаша.
— Сейчас, сейчас, — отставляя в сторону шкатулку, проговорила Анна Петровна, поднимаясь, и напоследок нажала пальчиком на медальон с дамой и кавалером. Изображение с едва слышным щелчком открылось.
— Невероятно! — обрадовалась Анна Петровна, заглядывая в небольшой тайник.
Перстень грубоватой работы с большим мутным голубовато-синим камнем был невероятно красив, а голубовато-синий камень словно завораживал, притягивал взгляд, открывая бездонные искрящиеся глубины.
Вот это подарок! Николай и сам, наверное, не представляет, что ей подарил. А, может, и продавец не знал о секрете шкатулки? Ведь она обнаружила тайник случайно.
Надев на палец кольцо, оно скользнуло на него легко, словно было сделано по заказу, счастливая Анна Петровна отправилась завтракать.
— Ну, теперь точно опоздаете, — ворчала Глаша, демонстративно протиравшая листья фикуса возле окошка. — Давно уже одеваться надо, о чем только думают. И это перед самой премьерой!
— Глаша, помолчи, я сейчас быстро, — прервала ее охи Анна Петровна, у нее было прекрасное настроение, и испортить его не могла даже Глаша.
И все же в театр Анна Петровна, несомненно, опоздала бы. Но, когда она, постукивая каблучками, спешила к автобусной остановке, то и дело поглядывая встревоженно на наручные часики, ее окликнул сзади знакомый голос. Не обернуться было невозможно. На тротуаре стояла Капа Одинцова в роскошном брючном костюме, ее муж только что вернулся из-за границы.
— Здравствуй, Капочка! — крикнула на бегу Анна Петровна, помахав ручкой.
— Куда ты так торопишься? Постой же! — Капа определенно спешила за ней, пришлось остановиться.
— Извини, я страшно в театр опаздываю. — Нервно высматривая, не покажется ли в конце улицы автобус, проговорила Анна Петровна.
— Ну, так какие проблемы? Пойдем я тебя подвезу. Костик сегодня дал мне машину, так что, подруга, тебе повезло. — Беря Анну Петровну под руку, весело сообщила Капочка. Они с мужем проживали этажом ниже, и Капа была близкой приятельницей Анны Петровны.
— Поехали, Володя, — устраиваясь на мягком сиденье, распорядилась Капочка. — Ну, что у тебя в театре? Как репетиции?
— Ой, пока вроде все в порядке, — вздохнула Анна Петровна.
— А что может быть не в порядке? — проявила дотошность Капочка.
— Ну, замдиректора наш, Бельский, ну, помнишь, я тебе рассказывала, пытается на мою партию пропихнуть эту выскочку Леночку Леденеву, — пожаловалась Анна Петровна.
— Кто такая?
