Герцогиня боялась чрезмерно увлечься Леонардом и не заметить подвоха с его стороны. Кто знает, каковы его истинные намерения? Игра, которую она вела, принимала другой оборот. Возможно, ей следует благодарить силы, вмешавшиеся в ее жизнь и перевернувшие все вверх дном, но не стоит исключать исходящую от них опасность. Впрочем, она сама ввязалась в чужие «развлечения»… как зазевавшийся пловец, хотела покататься на волнах, а очутилась в открытом штормовом море. Теперь приходилось заботиться не столько об удовольствии, сколько о выживании. Все лишнее необходимо было отбросить, чтобы не связывать себя, не ограничивать свободу действий. Герцогиня не смогла. Леонарда она в подробности не посвящала.
— Я имею право сама принимать решения, — твердила женщина, оправдывая свою скрытность.
Она понимала, что Войтовский дает ей правильные советы, но следовать им до конца у Герцогини не получалось. Допуская просчеты, она пыталась исправлять положение. Ее нервы предельно напряглись, и невыносимая тревога передалась Леонарду. Поездку в Евпаторию он затеял, чтобы сменить обстановку — побродить по набережной, полюбоваться бледно-зеленым холодным морем, кипарисами в снегу, посидеть в маленьких ресторанчиках, где подают восточные блюда, зеленый чай и кальян.
Море помогло немного расслабиться, и только. Возвращаясь в гостиничный номер, Герцогиня снова начинала нервничать, ее пугало неясное будущее. За ней ведется охота, ее ищут, — подсказывала интуиция зверя, которого загоняют.
— Неужели они взяли след? — шептала она, лежа ночью без сна, глядя, как по потолку пробегают лунные тени. — Похоже на то. Я чувствую их нетерпеливое дыхание у себя за спиной. Но нет! Легко я не сдамся.
Леонард тоже нервничал, торопил ее. Герцогиня избегала вести с ним серьезные разговоры, ловко ускользала от его вопросов. Он становился настойчивее.
— Нам пора возвращаться в Москву, — вдруг потребовала она за завтраком. — Сегодня же! Мне еще кое-что надо успеть.
Войтовский не посмел возражать.
— Выгляни в окно, — робко предложил он. — Снег, туман, гололед. Не самое удачное время для поездок.
Женщина раздраженно отмахнулась:
— А, ерунда! Заказывай машину до аэропорта.
— Может, лучше поездом?
— Нет. Из Симферополя полетим самолетом.
— Погода нелетная.
— Полетим! — вспыхнула она. — Если ты против, оставайся.
Леонард Казимирович смирился. Он стал удивительно покорным, покладистым.
В аэропорту Симферополя пришлось долго ждать, рейс задерживали и задерживали.
— Видишь? Я говорил тебе, — позволил себе заметить Войтовский.
В зал ожидания вошли два полицейских. Он повернулся к Герцогине, — ее руки сжали сумочку, костяшки пальцев побелели, но лицо оставалось спокойно-непроницаемым, бледным, как всегда.
— Не бойся, — одними губами выговорил Леонард, наклоняясь к ее уху. — Это не за тобой.
Она вздрогнула.
— Я знаю. Я боюсь тех, других… они невидимы.
По телу Войтовского пробежал холодок. Во что он впутался? Мимолетное раскаяние быстро ушло.
В последнее время Леонарду стало казаться, что пожелай он сейчас остановиться, то уже не смог бы. Он словно утратил контроль над своими помыслами и действиями. Неужели из-за Герцогини? И да, и нет. Его влекла какая-то страшная, неумолимая сила… и отступить было невозможно. Мосты сожжены, обратный путь отрезан.
«Уверен ли я, что те, другие, — не плод нашего воображения, ее и моего? — спрашивал он себя. — Выходит, мы одновременно сходим с ума? Разве такое бывает?»
Между «бывает» и «не бывает» начали размываться границы. Возможно, их никогда и не существовало. Люди многое придумывают сами, а потом… верят в собственные выдумки.
— Принеси мне кофе, — попросила Герцогиня, прерывая его внутренний диалог. — В горле пересохло.
Войтовский послушно встал, направился к буфетной стойке. Ему почудилось, будто это не он, а кто-то другой идет, заказывает кофе и рогалики, боясь расплескать, несет сидящей женщине. Она одета в шубку леопардовой расцветки и черную шляпу с большими полями, под шляпой не видно лица.
«Странно, — рассудил про себя Леонард. — Пластиковый стаканчик должен обжигать пальцы, но я не чувствую боли». На его лбу выступила испарина. Ф-ффу-ты, прямо наваждение…
— Осторожно, — сказал он, подавая кофе своей спутнице. — Стаканчик горячий.
Она успела только пригубить, как объявили регистрацию на рейс. Герцогиня издала торжествующий возглас. Стаканчик с кофе полетел в урну.
— Все складывается по-моему, — восторженно блеснув глазами, прошептала она. — Скорее же! Помоги.
Войтовский взял кожаную сумку с вещами, пошел вперед. Она торопливо зашагала рядом, прикасаясь к его плечу. Это прикосновение потрясло Леонарда своей невольной доверчивой нежностью, гораздо более интимной, чем бурные любовные ласки. Он погрузился в какой-то зыбкий, сладостный дурман и очнулся уже в самолете.
Женщина дремала, откинувшись в кресле, в иллюминаторе стояла сплошная белая мгла.
«Мы что, летим?» — подумал Войтовский. Ему казалось, что он одновременно сидит в салоне самолета и наблюдает за собой со стороны, как в кино.
Москва
Стас Киселев, пошатываясь, вышел из подъезда своего дома. Он был безобразно пьян. Автомобильный сигнал привлек его внимание.
— Вы явно перебрали, — посочувствовал Смирнов, когда клиент с трудом устроился на переднем сиденье его «Мазды». — Что-то случилось?
— Я В-веронику поминаю, — поднял на него покрасневшие глаза молодой человек. — Завтра по… похороны. За мой счет, разумеется. Гроб будет закрытым! — с надрывом выкрикнул он.
— Почему?
Сыщик по опыту знал: человеку надо дать выговориться, тогда ему полегчает. Самые нелепые вопросы подойдут, чтобы спровоцировать взрыв горя или любой другой подавляемой эмоции. Выброс энергии наружу благотворно влияет на душевное состояние.
— А вы… видели ее лицо? В-видели? Пойдите посмотрите! — завопил Стас. — У вас волосы дыбом встанут. Надо же ща… щадить чувства людей. Мне в морге посоветовали… крышку не открывать. Вы понимаете? Я заказал кремацию. Такое лучше сжечь, развеять по ветру. Вряд ли Вероника возражала бы… будь она способна подать знак с того… с того света.
— Полагаю, вы правы.
Спокойный тон Смирнова подействовал на Стаса как красная тряпка на быка. Он взвился.
— Вам хорошо рассуждать! А я?! Каково мне? Ведь я запросто могу сам оказаться в гробу! Водка мне больше не помогает… только тело становится ватным, а ум… работает. Жуткие картины рисует! Врагу не пожелаю…
Киселев поник, затих.
