— Ты думаешь, Хромов не спал?
— Не в том смысле спал, как он полагает. Он находился в полубеспамятстве… что-то вроде гипноза: специфический вид воздействия. Потому он и дверь открыл! Может быть, Яна Хромова впустила в квартиру убийцу под схожим воздействием? И Вероника, и…
— Постой-ка! Ты считаешь, кто-то говорил с Валерием… под гипнозом?
— Вроде того.
— Да! Хромов еще сказал, что сразу после визита Раисы Зиновьевны, соседки, ему позвонил тот самый человек… любитель антиквариата, и спросил: «К вам приходили?» Еще он напомнил о каком-то предназначении или предопределении, — Валерий со страху плохо соображал, повторить дословно не может, — и настаивал на содействии с его стороны.
— Хромова?
— Кого же еще? — Всеслав уже не язвил, он сам увлекся смелой идеей. — Валерий утверждает, что к нему приходила только Раиса Зиновьевна! А на самом деле… звонивший имел в виду монаха? Нет… гипноз, бессознательность… это из области шарлатанских практик, ей-богу. По-моему, мы лезем в дебри, дорогая Ева, откуда нам будет не выбраться.
— Только не предлагай мне рассуждать проще, — сложила она руки в молитвенном жесте. — Не говори, что Хромова оставила директорше магазина любовное письмо, за которым пришел мужчина ее мечты. Или что в послании было предложение о продаже антикварных книг для разборчивого клиента. А ее овдовевшему супругу снятся странные сны, и звонят ему обычные покупатели, привлеченные рекламой в Интернете. Слу-у-ушай! Как давно Хромова отдала письмо Вере Петровне?
— По словам той, больше года назад.
— И с тех пор больше о нем не вспоминала? — подняла брови Ева.
— Изредка интересовалась.
Перед Смирновым возникло округлое, густо накрашенное лицо директорши. Сначала она заявила, что забыла о письме… а потом ей пришлось признать, что хозяйка изредка о нем спрашивала. И глаза бесстыжие опустила долу… Ах, плутовка! Солгала, как пить дать. А они с Валерием уши развесили. Женское любопытство непреодолимо.
Ева подтвердила его мысль.
— Сдается мне, Вера Петровна тайком, тишком конвертик вскрыла и письмецо прочитала. Ну не могла она выдержать!
— Это была бы удача, — оживился сыщик. — Хотя… если и так, содержание наверняка составлено особым образом, и понять его у непосвященного шансов нет. Надо милейшую Веру Петровну припугнуть как следует! Тогда она сознается. Иначе будет молчать, она же строит из себя интеллигентную даму, щепетильную и порядочную.
Ева уже думала не о письме, а о заветных словах «он открылся». Монах что-то говорил о склепе… хорошо бы выудить у Хромова подробности.
— А если это склеп «открылся»? — выпалила она.
— Какой еще склеп? С мумией фараона Тутмоса? У нас в Москве?
Смирнов хохотал, а Ева злилась.
— Вот не расскажу тебе больше ничего о Тутмосе, — обиженно насупилась она. — Фараонов хоронили в роскошных гробницах, а не в склепах, да будет тебе известно. И монахов в те времена не существовало, только жрецы. Еще я тебе не расскажу о том, как лучезарный Ра отправился на покой. Кстати, и мне давно пора отдыхать. Ты шевели извилинами, Смирнов, а не смейся! Ладно, все. Пойду спать.
Ева ушла в спальню, а Всеслав долго сидел на кухне, пил крепкий кофе и «шевелил извилинами», как она велела. К утру он решил ехать в Старицу.
Глава 23
Войтовскому позвонила из Канады мать.
— Как там, в Москве? — с легкой ностальгией спросила она. — Мороз?
— Колокола звонят.
Неподалеку от дома, где у Войтовского была квартира, стоял храм. Колокольный звон напоминал Леонарду какую-то другую, чистую и спокойную, жизнь, о которой мечтается, но которая никогда не наступит. И от того, что она не наступит, возникало в сердце грустное и тревожное томление. Завтрашний день представлялся грубым, излишне ярким, насыщенным нужными с виду делами, а на самом деле пустыми, никчемно суетными. Встреча с Герцогиней внесла в эту суету напряжение, страстный накал, неутоленное желание и предвкушение фантастических перспектив.
Леонард Казимирович старательно избегал мыслей о провале задуманного, отгонял их прочь. Но с каждым днем эти мысли всплывали из глубин сознания, куда он поместил их, и заявляли о себе.
Да, он рисовал в своем воображении женщину, которой мог бы отдаться полностью, молиться на нее, обожать и баловать, угождать во всем, выполнять малейшие ее прихоти. Такая женщина была столь неординарна, не похожа на других, сочетала в себе столь разительные противоположности, что ее просто не могло быть в природе. Уверившись в несуществовании созданного им образа, Войтовский успокоился. Жизнь, однако, преподносит нам сюрпризы самые невероятные. Такая женщина появилась, завладела его сердцем и его помыслами… и вдруг он заподозрил, что она безумна.
— Или я сам безумен? — спрашивал себя Леонард, покрываясь испариной. — Мне следует вернуться к обычному бытию, свойственному людям. Я слишком высоко замахнулся! Это все дед, его проклятый дневник. Это прошлое, которое неудержимо манит меня, обещая несбыточное. Я потерял ориентиры… заблудился в выдуманных историях, поверил в трагическую, загадочную судьбу далекого предка. То, что погубило его, может погубить и меня!
— Алло! Алло! Лео, дорогой! Ты меня слышишь? — взывала в трубку пани Зося, пробуждая сына от сумрачных грез. — Ты здоров?
— Не знаю, — машинально ответил он.
Зося, как и подобает заботливой матери, прочитала ему нотацию, в заключение потребовав немедленно возвращаться под ее надежное крыло.
— Пока не получается! Мне придется еще немного побыть здесь, — сказал Войтовский.
— Обратись по крайней мере к врачу. Со здоровьем не шутят, Лео! Ты уже не молод, нельзя рисковать…
— Как там мои лошади? — прервал он ее грозивший затянуться монолог. — Не давай им толстеть.
Зося шумно задышала, сдерживая негодование. Она не любила, когда ее обрывали на полуслове.
— Жеребец Нильс приболел, — сдержанно произнесла госпожа Войтовская. — Но теперь уже все в порядке. Я лично слежу за его рационом.
Леонард Казимирович перевел разговор на тему, близкую матери, — ее любительские концерты. Он хвалил ее игру на рояле, ее изысканный, со вкусом подобранный репертуар и быстро растопил лед, который появился в голосе Зоси. Они обсудили кое-какие мелочи, касающиеся бизнеса, и тепло попрощались.
Войтовский прошел из гостиной в кабинет, достал ковчежец и залюбовался прекрасной работой неизвестного мастера. Откуда у Герцогини все эти изумительные вещи? Кто их настоящий хозяин? Если женщина всего лишь посредник… ни на что нельзя рассчитывать наверняка. А если нет?
— Вдруг она играет со мной, как кошка с мышью? — прошептал он. — Откуда мне знать, что она не лжет? Она может быть мошенницей, интриганкой, кем угодно… а я теряю рассудок из-за нее. Я хочу доверять ей, а она дает повод за поводом сомневаться в чистоте ее помыслов. Она хитрит, что-то скрывает. Она говорит, что последовала моим советам, но не предоставляет ни единого доказательства. Она дразнит меня, испытывает мое терпение. Неужели я люблю ее?
