Леонард никогда не думал, что ему придется страдать от неопределенности, от прихотливой изменчивости поведения женщины, ее непредсказуемости. Герцогиня была так нестабильна, так опасно вспыльчива, так закрыта! Она заставила его переживать вечную гонку за полнотой любви, которая сама по себе недостижима. Казалось, Войтовский получил желаемое, но тут же убедился, что поймал тень, — его избранница не клялась в преданности и не требовала клятв от него; она отвечала на его чувства, загоралась и… остывала. Она побуждала его к близости и внезапно, в одно мгновение становилась чужой и холодной, отрешенной, как статуя. Она…
«Мы так же далеки друг от друга, как в ту самую первую встречу, — вынужден был признать Леонард. — Наши отношения хрупки и уязвимы, подвержены неизвестному мне влиянию. Я пытаюсь удержать неуловимое. Не лучше ли будет отказаться от призрачных, обманчивых посулов? В конце концов, не я ли сам утратил здравый смысл?»
К своему ужасу, он вполне осознавал, что отказаться не может! Его хваленая рассудочность спасовала перед обстоятельствами, подброшенными лукавой рукой судьбы. Надо думать, изменчивая Фортуна весело забавляется, наблюдая за ним.
— Я банкрот или мне выпал козырный туз? — вопрошал кого-то невидимого, но всемогущего Войтовский. — Как отличить одно от другого?
Он услышал, как Герцогиня открывает дверь своими ключами, и поспешил навстречу. Сердце учащенно забилось, к горлу подступил комок. «Сейчас я все скажу ей, — подумал, замирая от суеверного страха, Леонард. — Я посмотрю ей в глаза и прочитаю в них свой приговор: казнь или помилование».
Она вошла, неся с собою запах снега и духов, свежесть холода, тревожное волнение, с которым он не мог справиться. Она опустила начерненные глаза, как будто ее тяжелые от краски ресницы выше не поднимались, сбросила мокрое полупальто и осталась в сапогах и коротком, откровенно обтягивающем фигуру платье, подчеркивающем все, что любая женщина на ее месте постаралась бы скрыть. Глумливая всадница, оседлавшая Зверя.
— Да здравствует двойственность! — захохотала она, что случалось крайне редко. — Ну, вот и свершилось. То, чего я боялась и чему не хотела верить, произошло. Теперь пути назад нет, он отрезан. Мосты готовы к сожжению, стоит только бросить спичку! Ха-ха!
В ее смехе проскальзывали демонические нотки. Волна ужаса поднялась в груди Войтовского, который стоял, в замешательстве глядя на Герцогиню. Она, с выражением одержимости, истовости на лице, бросилась к нему.
— Ты готов быть со мной до самого конца… до последнего земного предела? Готов, я вижу! У тебя тьма в очах, дорогой Леонард. Но даже такие, как мы, способны любить! Ты ведь любишь меня, признайся? Мы с наслаждением, со страстью низвергнемся в ад, в самое жерло мрачного огня, и сольемся в этом полете! Мы испытаем жаркий оргазм адской, бесплотной любви! Ха-ха-ха! Ха-ха! Ты веришь в существование преисподней, возлюбленный мой? А в бесплотную любовь? Мой Леонард…
Ее глаза разгорелись, щеки пылали, дыхание обжигало… горячими губами она приникла к его губам. Он ощутил, как по соединившей их линии потекла пульсирующая, неудержимая энергия, проникающая в самое сердце. Войтовский задохнулся, ему казалось, что вместе с поцелуями в его кровь вливается смертоносный яд, жгучий и сладкий, как последний глоток воздуха…
— Я думала, так не бывает, — шептала женщина, обвивая его будто змеиными кольцами, скользя по нему и сжимая в своих объятиях. — Я думала, это все выдумки. Я решила просто попробовать… попробовать… Но потом не смогла остановиться. И ты не сможешь…
Ее речь походила на шипение кобры перед прыжком. И непонятно было, о чем говорила она, шептала в любовной истоме… Ее влажная, душистая кожа блестела, словно змеиная чешуя… а на шее переливался золотом священный урей…
В квартире потемнело, как во время грозы. Но низкие черные тучи разразились не дождем, а густым, злым снегом. Что-то разверзлось в небесах, трепеща, мелькая, полыхая за окном, с громовыми раскатами, ударами ветра в стекла, вспышками далеких молний.
«Разве зимой бывает такое?» — возникло в помраченном уме Леонарда, прежде чем он провалился, обрушился в пропасть оргазма… в алчущую адскую воронку…
Старица
В синеве неба, в его лубочной яркости, в искристости снега, в синих глубоких тенях на нем, в его свежем хрусте, в перелетающих с ветки на ветку галках сквозила та непередаваемая прелесть русской природы, которая наполняла сердце Всеслава трепетным восторгом.
Он сразу узнал вальс «На сопках Маньчжурии», льющийся из динамиков на всю округу. Проникновенные звуки трубы и вообще медных духовых инструментов будили в нем воспоминания о курсантской жизни, торжественных построениях и военных парадах. Для нескольких поколений русских офицеров полковой оркестр означал больше, чем музыкальное сопровождение торжеств и знаменательных событий. Это была романтика воинской службы, пронзительная и незабвенная нота встреч, прощаний, любви и грусти, ведь война и смерть ходят рука об руку.
На этот раз духовой оркестр играл не для военных, а для любителей кататься на коньках. Рядом с домом, где проживали родители Насти Драгиной, залили каток. На белом, исчерченном коньками льду катались несколько человек, — вечером публики прибавится, а днем кто на работе, кто учится: не до развлечений. Каток окружали громадные черные ели, уходящие верхушками в облака.
Всеслав остановился у дома с круглой, крытой тесом беседкой во дворе. Из будки, загремев цепью, выбрался и лениво залаял косматый пес. Труба на крыше дома дымилась, значит, хозяева на месте.
Этот адрес сыщику дал Хромов, он посоветовал не ехать к молодым Драгиным в Рыбное — все, что Настя знала про Яну, она рассказала. Лучше наведаться к ее матери, Федотье, в девичестве Ракитниковой. Она, мол, единственная дочь Лукерьи, той самой, которая учила Яну всяким рукоделиям.
Всеслав с разных сторон обдумывал историю с убийством Хромовой, оставшимся после нее наследством, странными звонками, беспокоившими ее мужа, письмом, которое покойная велела директорше магазина «Азор» передать неизвестному после условной фразы, — картина вырисовывалась дивная. Если присовокупить сюда еще древнеегипетский символ анкх, семейные дрязги между Тутмосами, монаха-гипнотизера… — смахивало на происки иностранных разведок, тайных братств и замаскированных под обычных граждан жрецов Амона, вместе взятых.
Невольно в памяти всплыли слова рекламного текста на электронной страничке: «Если вы обладаете чудесными свойствами переноситься, куда вам вздумается, говорить мудро и красноречиво, предрекать будущее и иметь кошельки, полные золота, — в магазине «Азор» вас ожидает желаемое».
«Чего же, черт побери, может хотеть тот, кто обладает перечисленными способностями? — подумал сыщик. — О ком идет речь? «Переноситься, куда вам вздумается…» Значит, египетских жрецов точно нельзя отбрасывать как потенциальных подозреваемых. Что им стоит перенестись в пространстве и времени, дабы осуществить некую заветную цель? Прошедшим Высшее Посвящение и не такое по плечу».
