— Чего мне стоило поэта послать, ты б только знал! Я будто собаку на улицу выгоняла. И жалко, и стыдно.
— Я что, для тебя тоже собака? — обиделся вдруг Дубенко.
— Вот я и говорю. Даже это ничтожество жалко. А с тобой как расставаться? Только часть себя куском выдрать. Больно. Ты сам-то уйдешь?
— Не дождешься. Если что не нравится — терпи! — отрезал Иван серьезно, с силой сжав ее пальцы.
«И буду терпеть. Потому, что влюбилась в него еще тогда, когда он таким и был: хам площадный и склочный нытик. Но ему об этом знать не обязательно. Пусть думает, что ради меня подвиг совершил — другим стал», — улыбнулась своим мыслям Антонина.
Глава 53
Бутылка опустела. Он заглянул под стол и ужаснулся: еще две пузатые литровые фляжки из-под подаренного армянского коньяка валялись у ножки стула. А он был трезв. По крайней мере, думал, что трезв. Стойкий к алкоголю, закаленный в инспекционных поездках по гарнизонам, генерал Романов никак не мог найти способ заглушить страх. Как же так случилось, что он боится? И, главное, чего? Смерти! Боится уснуть и не встать. С тех пор как в один день похоронил и жену, и дочь. В общей могиле на кладбище. Место себе оставил рядышком, за оградкой. Идиот! Вот не оставил бы — не думалось бы, что пустует оно и дожидается своего хозяина.
Романов прихлебнул из кружки остывший давно кофе. Вот так он в последнее время и жил: литр коньяка — кружка холодного кофе. Ел ли? Да, ел. Вчера приходил зять. Бывший. Принес в банке куриный суп и заставил съесть тарелку. А ему не суп нужен был! А чтоб он остался подольше. Но Беркутов покормил его с ложки и ушел. Видел генерал, к кому тот торопится! Красавица! Он ее так нежно обнял прямо посреди улицы, перед его окнами, что Романова слеза прошибла. Плакал, глядя в окно на них, Лерку свою непутевую жалел, себя молодого вспоминал. И Валю. Валюшу, Валентинку. Любимую им всю жизнь. Что ж он, дурак, наделал! Она и знать, наверное, не знала, как он ее любил! Потому что не говорил никогда, только по молодости еще, до свадьбы. Кто он? Лапотник! А она из такой семьи… нежная, хрупкая, неземная… а он ее всю жизнь все строил и строил! И теперь один. «Таким женам, как Валентина Прокофьевна, памятник нужно не из мрамора, а из чистого золота ставить!» — сказал ему его адъютант, сопливый мальчишка, даже не женатый. Согласен он с ним, только что толку от памятника этого! Где его Валюшка теперь, не иначе как в раю! И в Бога он, Романов не верил никогда, а вот в рай и ад поверил. Потому, что сам в этом самом аду сейчас живет. Ад — это когда безумно больно, а таблетки нет! Мишка, адъютант его молоденький, такой умный! И в каких таких училищах готовят лейтенантов, которые и в этом мире все понимают, и про тот, потусторонний, знают! Монро он, видите ли, читал! Кто такой Монро? Он, Романов, такого не знает. Да и не важно. Задал Мишке вопрос: что такое ад? Думал, стушуется мальчик или начнет умными фразами отговариваться. А тот — нет. Посмотрел на генерала печально так, сожалеюще и все четко, что называется, «на пальцах» объяснил. Вот, говорит, знаете ли вы, что в ад самоубийцы попадают? Конечно, он знал! Представьте себе ситуацию: женщина, не выдержав побоев и унижений мужа, решает покончить с жизнью. Берет маленького ребенка и — с крутого обрыва в глубокую речку. В момент падения ее охватывает ужас от содеянного, безумный страх — даже не за себя, а за невинного ребенка, которого она по своей воле обрекла на смерть. Уж ничего не изменить, они летят в омут вместе… Душа ее попадает в ад. Этот ад и состоит в этом ее последнем ужасе. Только длится он вечно. Нет выхода. А рядом с ней все такие — каждый со своим безумным страхом. И тоже навечно. Вот такой ад. У каждого грешника — свой котел. Романов сразу ему поверил! А потом все спрашивал, спрашивал…
Только вина виноватая при нем и осталась. Жену вспомнит — вина тут как тут! Доченьку вспомнит — вот она, зараза! Как недоглядел, дурак старый! Слов для себя ругательных теперь подобрать не может. Лапочка, солнышко, цветок божий! Или отец он такой ненормальный! Ведь ушел от нее Беркутов, сам ушел! И от чинов, денег и беззаботной жизни. Лерочка, конечно, поправилась в последнее время. Но это женщину совсем не портит! Ну, телевизор любит — опять грех не велик. Чего ж ему не хватало? Секса? Так и не пасла она его, как некоторые жены, спокойно к его «левакам» относилась. Что-то тут другое! Женился он на ней по любви, точно. Он, Романов, уж как сопротивлялся! Сейчас понимает — ревность отцовская! Нормальный мужик Беркутов, только — мужик. Все мужики для дочери в романовских глазах никуда не годились. Ему б понять, вот она — любовь, раз против отцовской воли. А он — в гонор! Но — молодец, девочка, по-своему сделала, его характер!
Только в последнее время она сильно изменилась. Как она из полненькой пышечки превратилась в толстую корову? Да, он отец, но и ему было порой противно смотреть на ее оплывшее тело. И Валюшка не раз разговор на эту тему поднимала. Хотя сейчас он понимает, что мать беспокоиться начала вовсе не из-за Леркиной фигуры. Килограммы вон с помощью липосакции снять можно. Чем снять жир и сало, какими, похоже, заплыли мозги у глупой дочери? Иначе как объяснить то, что она натворила?
Романову вдруг припомнилась давняя некрасивая история перед Леркиным выпускным. Они втроем поехали в Центральный универмаг, покупать ей платье к балу, как тогда называлось, «с заднего крыльца». Лера пришла в восторг от голубого наряда с пышной юбкой. Романов сам залюбовался дочерью, директор магазина восторженно охала. Повизгивая от возбуждения, Лера закружилась перед зеркальной дверцей шкафа в тесном кабинете товароведа. Вдруг при очередном повороте подол платья за что-то зацепился. От резкого рывка юбка порвалась. Клочок голубой ткани повис на гвозде, торчащем из старого деревянного стула. Все замерли. Лера растерянно переводила взгляд с матери на отца, потом неожиданно подошла к хозяйке кабинета и звонко влепила пожилой женщине пощечину. «Быдло торгашеское!» — процедила она с такой ненавистью, что та буквально вжалась в стену. Переодевшись, Лера, ни на кого не глядя, спокойно вышла за дверь. Валя, бледная от стыда за дочь, извинилась и тоже вышла. Он уладил дело, выкупив испорченное платье. Может быть, тогда уж с ней было неладно? Они с Валентиной упустили что-то в ее воспитании. Теперь ему кажется, что жена умерла не от сердечного приступа, а от стыда за дочь.
Романов тяжело поднялся и, пошатываясь, побрел в гостиную. Там, в баре, стояла еще одна бутылка коньяка. Он достал ее, поставил на антикварный столик и плюхнулся в кресло. С сомнением повертев в руках наполненный стакан, сделал глоток. Сморщился, но залпом допил остальное. В голове сразу зашумело. Он все-таки напился. Надолго ли?
Вспомнился день похорон. Два гроба рядом стояли в этой комнате. Два сразу. Любимой жены и любимой дочери. Все, кто был, сочувствовали ему искренне, он это видел. А у Валюши оказалось столько подруг! Он-то думал, она только с женами его сослуживцев общается, а тут плачущие соседки, тетки из комитета солдатских матерей и клуба кактусоводов. Ничего он о ней, оказывается, не знал! И горюют все, он даже ревновать начал. А вот Леру проводить только две ее приятельницы пришли. Скромненько так в сторонке стояли. Даже на поминки не остались. Он все подмечал! Куклы крашеные! Про то, что Лерка наделала, никто не знает. Беркутов простил, а Трофимов помог, придержал и прессу, и своих. Просто сбила ее машина. Где, как — никому не докладывают. А у Валюши сердце не выдержало. А чье выдержит?!
