Майя Плисецкая с Рудольфом Нуреевым и Майклом Эджли. Сидней. 1977 г.
– В администрации Кеннеди он был главным юристом USIA (Информационного агентства США), отвечая за его связь с Конгрессом и Белым домом, – уточняет Азарий Мессерер. – Для русского уха USIA звучит почти как CIA (ЦРУ), и его двоюродные сестра и братья Плисецкие – Майя, Азарий и Александр, впервые встретившие Стэнли в 1962 году во время гастролей Большого театра, приняли эту новость настороженно. Стэнли пришлось им объяснять, что к ЦРУ и разведке он не имеет отношения и что его агентство, в частности, организует за рубежом гастроли известных артистов, чтобы познакомить мир с достижениями американской культуры.
Здесь кроется маленькая неточность: Майя Плисецкая впервые встретилась со своим братом Стенли Плезентом не в 1962-м, а в 1959 году, во время гастролей Большого театра в США.
Еще один существенный момент – реальные связи балерины с иностранцами. Дружеские, любовные – не суть важно. Вот интересная цитата из «Экспресс-газеты»:
«Уже после смерти балерины британский еженедельник “Daily Mail“ шокировал читателей выдержками из якобы секретных документов. Там говорилось о любовной связи Плисецкой с еще одним иностранцем – дипломатом Джоном Морганом, работавшим в посольстве Англии в Москве, а впоследствии занявшим пост посла своей страны в Южной Корее и Польше. В одной из докладных записок будто бы сообщалось, что британец возил приму в лимузине в лес, где они и предавались любовным утехам. Но для истинных поклонников Майи Михайловны эта “мировая сенсация“ не стала открытием. В автобиографии суперзвезда заметила, что общалась с Морганом всего дважды и только в присутствии третьих лиц. По ее словам, за каждым шагом следили кагэбэшники, поэтому ничего предосудительного и быть не могло. Впрочем, первая жена Моргана после его смерти рассказала журналистам, что ей было хорошо известно о связи благоверного с балериной. Было это еще до брака с ней»
[2].
Но было ли то или не было ничего – впереди балерину ждала главная встреча в судьбе, настоящая любовь и роман на всю жизнь…
Их музыкальный роман
Одиннадцатого марта 1958 года на сцене Большого театра состоялась премьера балета «Спартак» Арама Хачатуряна. В первой постановке этого балета, осуществленной знаменитым Игорем Моисеевым, Плисецкая исполняла роль гречанки Эгины, возлюбленной Красса, на долю которой приходилась значительная часть сюжетного конфликта. Помогая Крассу в его борьбе с восставшими рабами, Эгина обольщала ближайшего помощника и друга Спартака – Гармодия, заставляя его изменить товарищам и выдать их военные планы.
Забегая вперед, скажем, что постановка Игоря Моисеева по многим причинам вызвала серьезную критику и не удержалась в репертуаре театра. Плисецкую это расстраивало и раздражало.
«Московский подневольный балетный люд не без умысла, думаю, позадвинул эту моисеевскую работу в дальний чулан.
Зря! Несправедливо это. А все потому, что бацилла подхалимажа многих полишила совести и памяти: “Не удался Моисееву спектакль, и все тут. На свалку…” Зато нынешний диктаторишка соорудил великий шедевр. Власть-то в его лапах. Его-то мы восславлять и будем. Конечно… пока на троне сидит.
Время все по местам расставит. Ждать только долго…
Роль моисеевской Эгины была необыкновенно хороша. С удовольствием рука о ней пишет.
Постановка была богатая, масштабная. На деньги не поскупились. Государство тогда в императорский театр пригоршнями их кидало. Счету не вело (чай, не свои, народные).
Я появлялась во дворце Красса из нижнего люка, на подъемнике, в радужных струях всамделишного фонтана. В гладиаторских поединках участвовала вся мужская часть труппы. Все переливалось красками, кипело, полыхало… Роскошными были костюмы. Они искрились перламутром, играли цветастой вышивкой театральных камней. Чуть ли не Голливуд на советской площади имени Свердлова.
Хореографическая пластика была сочная, земная, эффектная. Мои дуэты с Гармодием (Фадеечев) были на грани дозволенного, по тем временам, разумеется. Зритель таил дыхание: неужто не запретят?..
В финальной сцене я являлась в золотом шлеме с длинными перьями, в искрометной кольчуге, в изумрудном шифоновом хитоне. Подымалась по мраморной лестнице к ладьям пиратов (откуда там были пираты?). Афина Паллада с барельефов Акрополя…» («Я, Майя Плисецкая»).
«Зато нынешний диктаторишка соорудил великий шедевр. Власть-то в его лапах. Его-то мы восславлять и будем. Конечно… пока на троне сидит» – это сказано о Юрии Григоровиче, с которым в дальнейшем, годы спустя после моисеевского «Спартака», у Плисецкой будут отношения на грани войны, и о его постановке этого балета, явно недооцененной и непонятой примой. «Время все по местам расставит», – говорила она о редакции Григоровича. И время действительно расставило: «Спартак», поставленный Юрием Григоровичем, до сих пор и по праву считается непревзойденным шедевром героического балета.
«Спартак» представляется мне вершиной советской хореографии в области создания героического балета», – считал известный балетный критик Борис Львов-Анохин. – Этот спектакль – торжество, триумф, пиршество героического мужского танца».
Точнее, наверно, не скажешь. Что касается сидения «на троне»… «Несчастные, они думали, дело в кресле! – словно в ответ на подобные высказывания хулителей Григоровича пишет Александр Колесников в предисловии к книге о хореографе известного балетоведа А. Демидова. – Они думали, сила Григоровича в административном ресурсе, как сейчас говорят. Что статус его – результат расположения официальных верхов, а не следствие собственного дара. А ведь Григорович даже не состоял в КПСС, и его положение при этом оставалось незыблемым 35 лет».
Но вернемся к «Спартаку» Игоря Моисеева. Вернее, к событиям, которые последовали в жизни Майи Михайловны за его премьерой.
Познакомившись еще в 1955-м в гостях у Лили Брик – знаменитой возлюбленной Владимира Маяковского, молодой композитор Родион Щедрин и балерина Майя Плисецкая вроде бы не слишком заинтересовались друг другом. Но через три года, после блистательной премьеры «Спартака», композитор позвонил Плисецкой и, наговорив комплиментов, напросился к ней в репетиционный класс.
– Я работаю с Радунским над новым «Коньком-Горбунком». Для вашего театра, – подчеркнул он. – Радунский просвещает меня по балету, как может. Настаивает, чтобы я пришел несколько раз в класс. Это правда поможет? А вы когда занимаетесь? В одиннадцать? А завтра в классе будете?
На следующий же день они увиделись в репетиционном зале. Щедрин пришел с упомянутым в разговоре балетмейстером Александром Радунским. Оба они уселись перед классным зеркалом, и урок начался…
