А беседа свелась всего лишь к одному предложению Ильи Харитонова. Он попросил меня выучить наизусть два своих номера мобильных телефонов и один Кольцова. И звонить по ним в случае любой опасности. По тону, значимости каждого слова я поняла, что опасности неминуемы. Они совсем рядом. И главный источник – в моей супружеской постели. И в этом суть встречи и моей жизни.
Часть девятая. Под знаком опасности
Ссора
Александр оставался дома до полного заживления раны. Он не вызвал даже своего домашнего врача для того, чтобы тот его осмотрел. Речь явно шла о пуле, о которой больше никому не следовало знать. Кстати, эту пулю, извлеченную мной кустарным способом, бережно упаковали и куда-то увезли, даже не отмывая от крови. Она должна их привести к оружию, из которого выпущена, а затем и к владельцу.
Александр по-прежнему руководил бизнесом по телефону. Меня немного удивляло, что он не ищет замену своему финансовому кардиналу Пономареву, но, возможно, это было связано с тем, что и эта гибель осталась тайной. Никаких разговоров об отправке тела Пономарева в Америку, гражданином которой он являлся и где, видимо, есть какие-то его родственники. Никаких похорон в Москве. Человек просто исчез.
Меня это наводило на разные мысли. Пономарев ехать туда не хотел, Александр его заставил. Когда я вошла, он лежал напротив Александра с пулей во лбу. Это была не казнь предателя? Тот, кто захотел разрушить империю Груздева, прибрать к рукам его бизнес, недвижимость, финансы, должен был получить полную информацию о счетах, адресах – всей открытой, полускрытой и закрытой финансовой сети.
Эта информация в полном объеме была только в голове Пономарева. Не могу себе представить, кто и за какую сумму мог бы купить столь всемогущего информатора. А если за обрушением торговой сети, налетом и покушением на жизнь Александра стоял именно Пономарев? Серые кардиналы иногда становятся диктаторами.
Пока мне ясно лишь одно: разбирательство людей Александра не закончено, все, что произошло, известно очень узкому кругу. О дальнейших планах Александр, может, кому-то и расскажет, но точно не мне. Достаточно того, что я – главный свидетель. Для этого достаточно, чтобы над моей головой постоянно висел меч.
В ближайшие дни должен был состояться форум бизнесменов и экономистов в Подмосковье. Александр запустил в СМИ информацию о своей болезни из-за травмы в тренажерном зале. Счел преждевременным появление на публике.
Постоянное присутствие в квартире такого хозяина – это совсем не то прозябание и алкогольное прокисание, какое я наблюдала в огромном особняке в Санта-Фе. Там его просто никто не видел. Здесь…
Кроме того, что сам Александр был постоянно напряжен, озабочен, на связи с разными службами и людьми, мы не могли на него не натыкаться в таком ограниченном пространстве. Он уже ходил по квартире, интересовался запасами в холодильнике, приготовлением еды, обедал и ужинал со мной и детьми. Вечерами он приходил в детскую, где я читала мальчикам книги, мы рисовали, смотрели фильмы, просто разговаривали обо всем. По ночам он являлся в мою комнату, которая и была теперь нашей супружеской спальней. Его кабинет был его крепостью. У меня такого уголка не было в этой квартире. У детей, в принципе, тоже. Никто из нас не мог запереть дверь перед хозяином.
Я научилась выпивать стакан водки перед сеансом супружеской любви. Только так удавалось получить хоть какое-то физиологическое даже не удовольствие, а успокоение на минуту, на час. Успокоение в волне гнева, протеста против униженности рабыни, не имеющей человеческого выбора. Есть такая шутка: зануде легче дать, чем объяснить, что ты его не хочешь. Кровавого бандита легче убить, чем отказать ему в том, что ему требуется именно в тот момент, когда он тебе особенно ненавистен.
И все же при таком нашем супружеском раскладе я старалась увести Александра поскорее из детской. Потому что детям еще не открылись расчет и взрослое благоразумие. Они еще не стали лицемерами и не смогут скрыть свою ненависть, если она возникнет. А до ее возникновения оставалась пара вечеров, несколько хамских насмешек отца, грубый окрик или, не дай бог, прикосновение.
Даже ласковый и добродушный Петя иногда смотрел на отца с недоумением, с неосознанным превосходством разумного существа над неразумным. Но он тут же поворачивался ко мне и все забывал в нашем горячем контакте на немыслимом уровне. Связь волчицы и ее самого любимого волчонка в окружении охотников.
С Колей все было сложнее. Вся моя преданность, открытость ему, желание постоянной поддержки в его интересах – все это, вместе взятое, не было причиной прощать что-то отцу. Коля был настолько старше Пети, причем далеко не только по годам, что сам факт того, что я уходила от них вместе с Александром, был для него доказательством моей вины, сговора, предательства.
В тот вечер мы с детьми пришли к ужину после многочасовой прогулки в парке Лосиного острова. На обратном пути попали в пробку почти на час. Дети устали, были голодными, у Пети слипались глазки, Коля, как всегда от переутомления, был немного взвинченным.
Я помогала Ферузе подавать на стол и думала лишь о том, как поскорее уложить детей спать. Очень надеялась на то, что Александр не придет к ужину. Так сначала и было. Мальчики уже доедали свои воздушные сырники, рецепт которых я отыскала накануне, а Феруза сумела по нему создать шедевр. Перед ними стояли чашки с горячим какао, которые я делала на козьем молоке. И тут дверь столовой распахнулась, и вошел Александр, продолжая на ходу громко говорить о чем-то по телефону.
Разговор был, если можно так выразиться, деловой. То есть о том, что нужно с чем-то справиться, что-то преодолеть, кого-то убедить, заставить. Суть, конечно, никому не ясна из посторонних слушателей, но текст состоит всегда из грубых, очень грубых и матерных слов и их образований. Александр не ругался, общаясь с домашними, но дело есть дело, тут он не намерен себя ограничивать и соблюдать дурацкий этикет.
Он продолжал разговаривать, плюхнувшись на свое кресло, показав Ферузе пальцем, что ему положить на тарелку, наливая себе в стакан виски. Потом на минуту прервался, начал есть, но ему опять позвонили, и он продолжал раздавать приказы и угрозы, умудряясь при этом пить и жевать.
Я посмотрела на детей. Петя допил свое какао, разомлел, прерывисто вздохнул и заерзал на стуле, как птенчик в гнезде, собираясь, кажется, уснуть. Коля, наоборот, явно не мог сделать следующий глоток. Он сидел весь напряженный, бледный, со страдальческим выражением глаз.
Я шепнула ему:
– Спокойно допивай. Я быстро отнесу Петю, вернусь, и мы уйдем.
Я так научилась рассчитывать время, каждую секунду, что чаще всего успевала уложиться в единственно возможную паузу до любого взрыва. И на этот раз быстро и по порядку умывала, переодевала Петю. Уложила, и надо было бежать в столовую. Но не сдержалась и лишнюю минуту погрелась в облаке родного, блаженного тепла и сладкого запаха детского сна. Пошептала что-то на ушко, погладила, завернула… Вернулась… А там – гроза.
